Игорь Ковлер - Проклятие Индигирки

– Я выпью водки, а тебе сухого, – утвердительно кивнул он. – Красного или белого?

– Красного. – Лида достала фужер для вина и водочную рюмку, сполоснула, вытерла насухо, оценила на свет чистоту сияния тонкого стекла.

Некоторое время Перелыгин молча с наслаждением поедал тонко порезанное мясо под каким-то умопомрачительным соусом. Соусы Лида готовила сама, придумывала новые рецепты или отыскивала их в Интернете. Впрочем, времени на основательную кулинарию не хватало, да и Перелыгин предпочитал простую еду, без изысков. «Мы любим вкусно пожрать, – смеялся он, – но легко обойдемся кашей и картошкой в мундире».

– Погоди-ка! – оторвавшись от еды, он подозрительно поглядел на Лиду. – А в честь чего чревоугодие?

– Утолив голод, мужчина начинает соображать, – удовлетворенная подтверждением своей мысли, засмеялась Лида. – Это я напоминаю, что через неделю годовщина нашей свадьбы, чтобы ты успел подготовиться.

– Что ж, – довольно погладил сытый живот Перелыгин, – путь не оригинальный, но испытанный и верный.

– Скажи лучше, – Лида отпила немного вина, – какое прошлое вы ворошили с Мельниковым?

– Сегодня застрелили Цветаева.

– Мои художники – люди впечатлительные – с утра обсуждали, почему раньше секретарей обкомов не стреляли.

– И к чему пришли?

– Они деньгами не распоряжались и жили на зарплату, пусть и хорошую. – Лида налила себе минеральной воды. – Вы на Севере больше любого секретаря получали. Так что Валентин?

– Валентин считает, что взрываются мины, заложенные в перестройку. Тогда ломали и добычу, и геологию, а они друг без друга никак не могут, но главное, отрасль жила по правилам, золото ведь не рожь, не посеешь, через месяц не взойдет. Сломали правила, а золото – металл нехороший, дурно на людей влияет. – Он помолчал, налил водки из небольшого хрустального графинчика. – Мы знали, какие правила придут на смену, и не ошиблись.

– Пора бы тебе и успокоиться, столько лет прошло. – Лида участливо посмотрела ему в глаза хорошо известным взглядом, стараясь почувствовать то, что испытывал он. – Когда ты уезжал, я и подумать не могла, что та жизнь так глубоко войдет в тебя. – Она чуть наклонила набок голову, и этот наклон он тоже хорошо знал и любил. – Мне казалось, она совершенно не твоя.

– Сегодня еду домой, воспоминания всякие крутятся в голове, и чувствую, что живу двумя жизнями, прямо мистика какая-то. – Перелыгин обернулся, взял с подоконника пачку «Мальборо». – Одна – эта, реальная, а другая… Будто Индигирка течет во мне, даже шум ее слышу, и вливает в меня прошлое… А может быть… – Перелыгин вдруг замолчал, очарованно глядя, как Лида, медленно выпивая вино, запрокинула голову, отчего ее изящная тонкая шея вытянулась струной, а ткань лазоревой кофточки напряглась над поднявшейся полной грудью. – А может… – Его голос зазвучал веселей. – Тот кусок кажется мне отдельным, потому что я прожил его без тебя?

– Мне хоть и не довелось испытать такого счастья… – Лида оглядела Перелыгина. – Считай, я всегда была на твоей стороне, хотя так и не пойму, что там с тобой случилось, впрочем, мне кажется, ты не напрасно поехал.

– Я тоже не пойму, похоже, ты признаешься мне в любви?

– Конечно, ты же меня помнил, не забывал, вот и я не забывала!

– Все десять лет?

– Все! – Лида посмотрела на Перелыгина с легким кокетством. – Я не хочу, чтобы тот кусок жизни превратился в корабль-призрак и уплыл по твоей Индигирке неизвестно куда.

«Она хочет войти в то время, которое прошло без нее, – с теплой благодарностью подумал Перелыгин. – Хочет соединить берега нашей молодости и настоящего. Но возможно ли такое, даже если нам и жаль потерянного времени? Возможно ли оказаться в нем вместе, пусть в воображении, испытать сладкое и опасное наваждение – прожить заново каждую минуту? Нет, это были бы другие минуты, другой не нужной нам обоим жизни. Может быть, мне только казалось, что Лида осталась далеко, а она жила в памяти, лишая меня свободы. Даже в чудесной сказке с Тамарой – в красивом, долго затухающем романе, в котором страсть раздували редкие романтические встречи в скупом на разнообразие Приполярье. Ведь что-то удерживало меня тогда от Тамары, но что? Что я должен был понять за эти годы, чему учиться? Любить? А как можно научиться этому? Не знаю. Но, может, ради того, чтобы научиться любить, человек и приходит на землю? Ради самого главного! Только ради этого одного! Но что и когда мы сделали не так? Кто столь сурово наказал нас, взыскав невероятно высокую плату: выяснилось, Лиде поздно рожать второго ребенка. Это известие едва не довело ее до нервного срыва и еще долго отравляло нам жизнь, даже в минуты близости. Потом Лида внешне успокоилась, но я знаю, она таит от меня свою боль. Что раньше помешало нам соединиться? Мой отъезд или другая, неизвестная причина? Что происходило с нами тогда? После отъезда я ждал ее, но новая жизнь несла меня в другое измерение, я все реже думал о Лиде. И она не жила одними воспоминаниями – было замужество, рождение Полинки, работа… А теперь мы пьем вино, сожалея о потерянном времени, не позволившем нам еще десяток лет прожить вместе. Может, в этом и состоит наше счастье и наша вина, но перед кем? Кто преподал нам этот суровый урок?»