Он неохотно выпил.
— Это хороший бренди, — сказал мужчина.
— Да, хороший.
— Я могу уступить дюжину бутылок за шестьдесят песо.
— Откуда у меня шестьдесят песо?
Он подумал, что там, по ту сторону границы, в каком-то смысле было лучше. Страх и смерть еще не самое худшее. Жизнь порой тянется напрасно.
— Не хочу наживаться на вас, отец. Пятьдесят песо.
— Пятьдесят, шестьдесят — для меня это одно и то же.
— Ладно. Еще стаканчик, отец? Это хороший бренди.
Человек перегнулся через прилавок и стал уговаривать священника.
— Тогда, может, полдюжины бутылок за двадцать четыре песо? В конце концов, крестин здесь много, — добавил он лукаво.
Казалось страшным, насколько человек легко все забывает и возвращается к прошлому; в его ушах еще звучал собственный голос, каким он говорил на улице, словно он опять был в Консепсьоне, как будто он и не был нераскаянным грешником и дезертиром. Бренди приобрело противный вкус его порока. Малодушие и страсть Бог может простить, но можно ли простить благочестие, превращающееся в привычку? Он вспомнил женщину в тюрьме: как трудно было поколебать ее самодовольство; ему казалось, что он сам такой же, как она. Он выпил бренди, словно свое проклятие; люди, вроде метиса, могут быть спасены, в злое сердце спасение может ударить, как молния, но благочестие, ставшее привычкой, исключает все, кроме вечерних молитв, собраний приходских обществ и робкого прикосновения губ к твоей одетой в перчатку руке.
— Лас-Касас — прекрасный город, отец. Говорят, там можно служить мессу каждый день.
Вот еще один набожный человек. Их так много в мире. Священник снова налил себе бренди, но осторожно — в меру.
— Когда вы, отец, там будете, загляните к моему родственнику на Гваделупскую улицу. У него трактир около церкви. Он хороший человек, казначей «Союза Святого Причастия». В старые времена я тут тоже был казначеем. Он позаботится о том, чтобы вы купили недорого все, что вам нужно. Ну а как насчет бутылок в дорогу?
Священник пил. Почему бы ему не пить? Это стало теперь его привычкой, как благочестие и клерикальные интонации.
— Три бутылки, — сказал он, — за одиннадцать песо. Приберегите их для меня.
Он допил остаток и вышел на улицу; в окнах горели лампы, и широкая улица тянулась между ними, словно прерия. Он оступился, попал ногой в яму и почувствовал руку, которая его поддержала.
— А, Педро! — Так ведь его, кажется, зовут? — Спасибо, Педро.
— Рад услужить вам, отец.
Церковь стояла во мраке, словно глыба льда, которая тает на жаре. Крыша с одной стороны провалилась, карниз над дверями треснул. Священник украдкой взглянул на Педро, сжав губы, чтобы не чувствовался запах бренди, но видел только смутные очертания лица. С ощущением, будто он обманул жадного человека, сидящего в нем, он сказал:
— Передай людям, Педро, что за крещение я буду брать по одному песо. — Тогда ему все-таки хватит на бренди, пусть даже он придет в Лас-Касас без гроша. Секунду-две царило молчание. А затем прозвучал хитрый деревенский голос:
— Отец, мы бедны. Песо — это большие деньги. У меня, например, трое детей. Пусть будет семьдесят пять сентаво, отец.
* * *
Мисс Лер вытянула ноги, обутые в домашние туфли, а жуки летели на веранду из темноты.
— Как-то в Питтсбурге… — начала она.
Брат ее спал, держа на коленях старую газету, — значит, почта уже пришла. Священник весело хмыкнул, как в прежние дни, пытаясь быть компанейским, но напрасно. Мисс Лер замолкла и принюхалась.
— Странно, — промолвила мисс Лер. — Мне кажется, что пахнет спиртным.
Священник задержал дыхание, откинувшись в кресле-качалке. «Как спокойно, какое чувство безопасности!» — думал он и вспомнил горожан, которые не могут заснуть в деревне из-за тишины. Тишина может быть подобна шуму и давить на уши.
— О чем это я говорила, отец?
— О том, что было как-то в Питтсбурге.
— Да, конечно, в Питтсбурге. Я ждала поезда. Мне нечего было читать: вы знаете, книги так дороги. Я хотела купить газету — любую, ведь новости в них одни и те же. Но когда я развернула ее, оказалось, что это «Полицейские новости». В жизни не подозревала, что печатают о таких страшных вещах. Разумеется, я прочла всего несколько строк. Это, наверное, было самое страшное, что когда-либо случалось со мной. Это… Ну, как бы сказать?.. Это открыло мне глаза.
— Понимаю.
— Я никогда не говорила об этом мистеру Леру. Он стал бы ко мне иначе относиться. Уверена, если бы он знал…
Читать дальше