Грэм Грин - Сила и слава

Теперь женщина молчала; он подумал: не был ли он с ней слишком резок? Если ее вере помогало убеждение, что он мученик… Но он отбросил эту мысль. Правда прежде всего. Он слегка пошевелился и спросил:

— Светать скоро будет?

— В четыре, в пять, — отозвался мужчина, — откуда мы можем знать, отец, часов здесь нет.

— Вы тут давно?

— Три недели.

— И вас все время держат под замком?

— Нет, нас выводят мести двор.

Он подумал: вот когда обнаружат, кто я, если не раньше, ведь наверняка один из них поспешит донести. Он долго раздумывал и в конце концов объявил:

— За меня обещали награду: пятьсот-шестьсот песо, кажется.

Сказав это, он замолк. Он не мог толкать кого-то на предательство — это значит соблазнять его на грех. Но вместе с тем, если здесь был доносчик, то почему этому несчастному лишиться награды? Совершить такой ужасный грех, можно сказать, убийство и не иметь награды в этом мире? Это несправедливо, думал он.

— Здесь никому не нужны их проклятые деньги, — сказал голос.

Снова необычайное чувство нежности охватило его. Он был просто преступником среди других преступников… У него возникло ощущение товарищества, которого он никогда не знал прежде, когда благочестивые люди целовали его руку в черной перчатке.

Голос набожной женщины зазвучал истерически:

— Так глупо говорить им это. Вы не знаете, что это за публика, отец. Воры, убийцы…

— Ну а вы почему здесь? — зло спросил какой-то голос.

— У меня дома были хорошие книги, — заявила она с невыносимой гордостью. Ему не удалось поколебать ее самодовольства.

— Они есть повсюду — не только тут, — сказал он.

— Хорошие книги?

Он усмехнулся:

— Нет-нет. Воры, убийцы… Если бы у вас было больше опыта, дитя мое, вы бы знали, что есть вещи похуже…

Старик, по-видимому, погрузился в тяжелый сон. Голова его склонилась на плечо священника, и он недовольно бормотал. Один Бог знает, как нелегко было менять позу в этом помещении. Казалось, трудность возрастала по мере того, как длилась ночь и затекали ноги. Он не мог теперь шевельнуть плечом: старик проснется и проведет без сна лишнюю мучительную ночь. «Да, — подумал священник, — его обокрали такие, как я: это лишь справедливо, что я терплю неудобства…».

Он сидел молча, неподвижно, прислонясь к сырой стене, поджав ноги, которые потеряли чувствительность, как у прокаженного. Москиты продолжали звенеть, отгонять их, махая руками, было бесполезно. Они заполняли всю камеру, словно стихия. Кому-то, как старику, удалось заснуть, и теперь он храпел, смешно и смачно посапывая, как человек, который хорошо выпил, закусил и теперь дремлет после сытного обеда… Священник пытался определить, который час; сколько времени прошло с того момента, когда он встретил на площади бродягу? Вероятно, около полуночи. Впереди такие же долгие часы.

Разумеется, это конец, но в то же время надо быть готовым ко всему, даже к побегу. Если Бог хочет, чтобы он спасся, Он выхватит его из-под залпов в миг расстрела. Но Бог милосерд; есть, конечно, только одна причина, которая могла бы побудить Бога лишить его Своего покоя, — если только покой вообще существует: он должен остаться, чтобы послужить для спасения души — своей или других. Но какой толк мог быть теперь от него? Он в положении беглеца; пойти в деревню, чтобы это стоило кому-нибудь жизни, быть может, непокаявшемуся, пребывающему в смертном грехе, он не смел. Не погибнет ли душа просто потому, что он упрям, горд и не смиряется с поражением? Литургии он давно уже не мог служить — вина нет. Оно пошло в глотку шефа полиции. Все было бесконечно сложно. Смерти он все еще боялся, а к утру этот страх возрос, однако она начинала манить его своей простотой.

Набожная женщина шептала у него над ухом: ей каким-то образом удалось приблизиться к нему.

— Отец, вы примете мою исповедь? — говорила она.

— Дитя мое, это совершенно невозможно. Как мы сможем сохранить тайну?

— Я так давно не исповедовалась…

— Прочтите покаянную молитву. Нужно, милая, надеяться на Божие снисхождение…

— Я не отказываюсь пострадать…

— Ну что ж, вот вы и здесь.

— Это пустяки. Утром моя сестра принесет деньги и заплатит за меня штраф.

Где-то у дальней стены снова началась любовная игра. Об этом легко было догадаться — послышались движения, сдавленное дыхание, а потом стон.

— Почему вы их не остановите? — громко, с гневом сказала набожная женщина. — Скоты, животные!

— И вы хотите каяться в таком состоянии?