Иван Колпаков - Мы проиграли

Вместо этого получается гречневая кашаразмазня в кастрюле с побитой эмалью. Тоска.

Пермь – наша сладостная тюрьма.

Verve, конечно, были одной из лучших английских групп 90-х и, конечно, делали жутко занудную музыку, похожую на The Rolling Stones начала 70-х. Я, разумеется, о Verve до 1998-го ничего не знал (при этом в 1999-м, спустя десять лет после создания группы, они распались), потому что считался – да и чувствовал себя – ретроградом. Я свернул себе мозг еще в тринадцать лет – самыми страшными звуками из композиции «Atom Heart Mother», которую я слушал на рипите в тишине, ночью, в плеере. Я определенно был не вполне нормальным ребенком и, знаете ли, крайне не модным в музыкальном отношении. Тем не менее, в 1998-м открылись мне и Verve, и Oasis, а позднее и Radiohead (Blur я пропустил мимо ушей), открылись странным образом, если не сказать – случайно.

Конечно, все началось с «Urban Hymns», которые сейчас я слушать не могу, если только не пьяный. Тогда, в 98-м, страшном и голодном, эта тягучая музыка лилась в уши медленно, как мед из банки на блюдце, будто бы восполняя недостаток сладкого, да и вообще всякого съестного, компенсировала разного рода бытовые неурядицы, вдохновляла. Я втыкал попрошенную «послушать» кассету в свой черный, издыхающий уже аудиоплеер Grundig, который мне подарил отец, доставал кусок ватмана и капиллярную ручку и рисовал закрученные в спираль миры, кишащие насекомыми. Не знаю, на какие шиши я покупал ватман и ручки, но все-таки они у меня были. А потом, спустя год, наверное, я приобрел в киоске альбом Verve 1995 года – «A Northern Soul» (комуто я его потом подарил, кому?), а вот песня «History» – как раз с этого альбома. Это песня по сей день способна вывести меня из состояния подавленности любой глубины. На нее снят восхитительный клип в скупых тонах: сплошь леса, автомобили, волосатые музыканты; романтика.

Почему-то эта простая песня никак не вяжется у меня с воспоминаниями, нанизанными на все остальные творения Verve.

Ведь как это трогательно – слушать музыку и погружаться в воспоминания. У каждого есть такие вещи, потому что именно музыка обладает невероятной способностью укладывать в какие-то невидимые ячейки между нотами кусочки нашего прошлого. Музыка из прошлого имплицитно содержит в себе само прошлое. Все можно вспомнить по запаху, по музыке можно вспомнить почти все.

Тем и удивительно то, что «History» свободна от всяких воспоминаний, от аллюзий и от иллюзий. Она свежа, чиста и чудодейственна.

В детстве у меня не было магнитофона. Сестра владела черным квадратным «Ритмом» с ручкой, из которого хрипели Майкл Джексон, «Кино» и всяческий new wave, а еще классическим проигрывателем «Мелодия». «Мелодия» использовалась для воспроизведения «Битлов», а мной – тайно, во время отсутствия сестры – для прослушивания аудиопьесы «Бременские музыканты». Помимо них я любил «Бабушку рядышком с дедушкой» и другие детские песни, звучавшие по радио.

Сестра сломала «Ритм», откуда-то вырыла красный магнитофон неизвестной, но, по моим интуитивным предположениям, социалистической марки, а потом мы с мамой и отчимом уехали на съемную квартиру. Отчим купил на рынке старый черный советский магнитофон, но не «Ритм», как он назывался – понятия не имею. Помню, что он работал пару лет без проблем, а после приходилось придерживать кассетную деку, чтобы он не воспроизводил глухо. Я был совсем маленький, вынужденно слушал фонотеку отчима – вся она состояла из песен а-ля «а наш притончик гонит самогончик» и Высоцкого, которого не люблю с тех самых пор. Собственная коллекция началась с песен, записанных с телевизора на этот же магнитофон через внешний микрофон – в ужасающем качестве. Что там было? Стинг, Pink Floyd, Dire Straits, Тальков, песня из «Звездного часа» и заставка из «Санта-Барбары».

Отец пришел однажды, услышал про «притончик», выругался матом и пообещал мне плеер. Отец долго обещал (два года) и наконец купил мне Grundig, черный, с пупырышками на пластмассовом корпусе. К нему прилагался адаптер, чтобы не тратиться на батарейки и слушать музыку дома, а еще наушники, они быстро сломались, и пришлось экономить на обедах, чтобы купить за двадцать тысяч новые – самые дешевые. В общем, Grundig был моим счастьем и моим сокровищем. Отец постоянно дарил мне кассеты, фонотека пополнялась, я стал странным и в музыкальном отношении не модным. «МузТВ» и MTV у меня не ловились.