Иван Колпаков - Мы проиграли

Вид с кладбища летом открывается еще краше, чем зимой. С той части холма, где похоронен отец, видны далекие холмы, где-то внизу блестит и круто изгибается река, много неба. Солнечно и холодно. Редкое выдалось начало июня – меньше десяти градусов тепла.

Деда положат рядом с отцом. «Слава Богу, лето», – говорит кто-то. И бабка отзывается: «Я умоляла, Господи, только бы не зимой, только бы не зимой. Летом лучше – зелень».

На могиле отца – старый венок. Могилу недавно поправил дядька, он же, похоже, воткнул искусственный цветок. Кто-то кладет отцу темно-бордовые розы.

Я ухожу – посмотреть на могилы прадедов и прабабок.

Возвращаюсь и вижу бабку, поправляющую венки. «Сереже теперь будет повеселее», – говорит бабка.

Гробокопатели закуривают, прикрываясь ладонями от ледяного ветра. Мы рассаживаемся по машинам, родственники спорят, кто в какой поедет.

А я, оказывается, люблю Куеду. Десять лет – десять летних сезонов – в любви и согласии.

В детстве тебя все любят, и ты всех любишь, и вокруг – столько любви. Со временем круг этих любящих лиц сокращается, с каждым годом – все быстрее, одиночество, как веревка, туго стягивается вокруг шеи. Скотч немоты мягко и липко накрывает губы.

Наступает день, когда ты уже не можешь заснуть без включенного электрического света.

И в который раз, в свете этого электрического света, я задаю себе один простой вопрос « how to disappear completely?» и знаю точный на него ответ.

Я не умею жить удобно. Я сам неудобный и чужие неудобства терплю.

Вторые похороны подряд – как второй прыжок с парашютом. Еще страшнее.

71.

Состояние крайне неприятное, какое-то скованное. Хочется уехать куда-нибудь далеко, с другой стороны – ничего не хочется организовывать. Сегодня пришлось покупать билеты, предельно комфортно – с помощью интернета и кредитной карточки, так даже на эти действия не было никаких сил. Если бы не сдавать газету в печать – остался бы дома.

А дома что? Дома еще хуже. Я вообще не представляю себе этого многодневного, многомесячного безделья, как у Черепанова. Я понимаю, к чему все это ведет и чем кончается – становится только хуже, несомненно.

Я определил утром внутреннее состояние как аффект. Но это неверно: аффект – «сильное душевное волнение, выражающееся в кратковременной, но бурно протекающей психической реакции, во время которой сознание и способность мыслить сужаются, а способность контролировать свои действия ослабляется». Аффект, строго говоря, закончился, я и мыслю в прежнем режиме, если не лучше, и контролирую свои действия – вполне.

Человек слаб, все вокруг инфантильные. Я ненавижу инфантильных людей и целенаправленно окружаю себя ими. Они хорошие, но я знаю про них правду: им нельзя доверять, потому что они с легкостью втыкают нож в сердце, а потом ссылаются на состояние аффекта. Только аффект у них – естественное обстоятельство жизни.

Куеда – это 280 км туда и 280 км оттуда. Что меня спасло в дороге – так это Alan Parsons Project, невесть откуда у меня взявшийся. Диск какой-то незнакомый, кто принес – не знаю.

Так в голове и крутится до сих пор:

У меня как-то само собой, без особой мыслительной прыти, вошло в привычку думать, что отец был из тех людей, которые постоянно носятся с миллионом идей и ни одну из них не могут довести до конца. Не то чтобы я так считал всегда – просто однажды ход рассуждений привел меня именно к такому выводу, и этот вывод оказался тупиком. Мне казалось, я разгадал загадку – ведь сколько таких людей я встречал на жизненном пути и всякий раз после прощального пожатия рук чувствовал какую-то немоту в ладонях, сострадание, жалость, неловкость от того, что планам, которыми они с энтузиазмом обычно делились, не суждено никогда сбыться.

Отец много лет подряд обещал свозить меня в Германию к своему другу Хансу Унру, они вместе учились в университете. Я видел этого человека на фотокарточке – в белой рубахе с подкатанными рукавами, в роговых очках, бородатого иностранца, обнимающего свою молодую жену. Я представлял себе, как ему живется теперь за границей, думал, скучает ли он по Перми и по отцу, мечтал о том, как мы поедем к нему и поселимся в его доме, и, быть может, отец на этот раз не обманет. Но, погружаясь в эти розовые грезы, я ощущал на дне своего сознания холодок догадки – мы никогда не поедем в Германию, никогда не поедем в Германию вместе. Мне не суждено познакомиться с Хансом Унру.