Эм Вельк - Рассказы (сборник)

Он был высокий, широкоплечий, немного неуклюжий; после окончания гимназии хотел изучать ботанику, но по семейным обстоятельствам ему пришлось стать торговцем. В Гамбурге он был бухгалтером на фабрике конторских книг, где он и учился. Воевал, был ранен и рад, что так легко отделался. После войны предприятие разорилось и он остался без места. Затем — коммивояжер одного из бывших клиентов, да к тому же в сорок два года женился. Двое детей. Новая фирма тоже обанкротилась, он снова без места. Торговал разным товаром на черном рынке. Кто-то донес, арестовали, потом освободили. Пробавлялся случайной работой, но из-за физического увечья его каждый раз увольняли. Наконец, рабочий кухни на американском пароходе. Три месяца назад высадился в Нью-Йорке, чтобы больше и быстрее заработать доллары. Если где-то и устраивался, то вскоре его снова увольняли, потому что он был слишком стар. А жене там, на родине, всего двадцать пять. Итак, мойщик посуды в летнем пансионате за городом. До праздника труда, до начала сентября. А дальше? Он мрачно посмотрел на меня: «Вы давно в этой стране — что же дальше?»

Да, что дальше? Ну а дальше, вероятно, та же судьба, что и у тысяч других. Как только проходило время отпусков, здесь, за городом, закрывались отели, а это значило — обратно в Нью-Йорк; но там было полно мойщиков посуды помоложе. Другой работы, уж конечно, не найдешь, а так как в Нью-Йорке на большие суда для рейса в Европу вспомогательный персонал не нанимали, то едва ли имелись какие-либо шансы снова вернуться в Германию. Может быть, даже никогда. Не имело никакого смысла приукрашивать его будущее, он сам все знал. Но я все-таки попытался. Безуспешно. Став нелюбезным и вздорным, затем задиристым и злобным, наконец, полностью безучастным, человек этот на глазах погибал.

Так мог бы выглядеть только человек, приговоренный к пожизненному заключению и хорошо понимающий свое положение.

Поэтому я чрезвычайно удивился, когда недели через две он однажды вечером снова подошел к своим товарищам по работе и, казалось, вел себя вполне непринужденно. Он чувствовал себя раскованно, но был весел, хотя в этом настроении и угадывалась какая-то напряженность. К моему удивлению, он даже присоединился к играющим в покер, а за игрой как бы между прочим говорил о возможности вернуться в Германию. «Но ведь вы хотели бы поехать домой, только если бы выполнили намеченное!» — возразил я ему. Он замолчал почти испуганно.

А потом, после игры, когда мы остались с ним одни, он рассказал мне, что дома у него произошли кое-какие перемены и ему нужно возвращаться. Жена написала, что если бы он приехал через три месяца и привез с собой капитал всего лишь в тысячу долларов, то ему представилась бы счастливая возможность стать совладельцем новой фабрики конторских книг его бывшего шефа. Тот сам заговорил с ней и подчеркнул, что такой возможности больше не представится.

Я невольно улыбнулся. «Вы получили наследство за это время? Или так много выиграли в покер?» Он снова помрачнел и замолчал; потом показал на террасу дома, где сидели наши богатые гости. «Надо же, каждый из этих людей тысячу долларов тратит всего лишь за половину летнего отдыха». Злое чувство вдруг вспыхнуло в его глазах.

Это была правда: для многих живущих здесь тысяча долларов не являлась капиталом; правдой было и то, что в Германии в это время тысяча долларов означала большое состояние. Но ведь у него их все равно не было, как не могло быть таких денег у шанхайского рикши. Таким образом, вся эта игра в «если бы» была для почти пятидесятилетнего здорового, но бедного гражданина напрасным начинанием. Я сказал ему это, и он улыбнулся, правда, какой-то вымученной улыбкой.

Однако беспокойство не оставляло его. Я постоянно встречал его, когда он после работы проходил мимо террасы, медленно, почти робея, как бы высматривая кого-то. Вскоре я понял, что взгляд его почти всегда искал одну и ту же даму, которая каждый день на одном и том же месте, у самых перил, пила свой кофе. А так как она всегда носила одно и то же украшение, броское, достаточно безвкусное, хотя несомненно очень дорогое — ожерелье из жемчуга, каждая из жемчужинок которого была обрамлена бриллиантами, то без труда можно было догадаться, что именно привлекало его в этой даме.

Поначалу эта история казалась мне скорее забавной. Но только до тех пор, пока однажды вечером, незадолго до ужина, он не повстречался мне в лесу, сразу за территорией пансионата. Я хотел с ним заговорить, но так как он меня не заметил и, казалось, кого-то ждал, то я решил тоже подождать. И увидел ту самую даму. Если у меня и возникли опасения, что он задумал какую-то страшную глупость, то я ошибся: он замер на месте и даже поклонился даме, когда она проходила мимо него, хотя этого от него вовсе не требовалось. Я устыдился своих скверных мыслей.