Даниэль Кельман - Последний предел

Он выбрался на платформу, добрел до скамейки и сел. Боль ушла. Ветер тоже стих, Юлиан больше ничего не чувствовал. «Тебя еще кое-что ждет впереди». Кто это сказал?

Юлиан посмотрел вверх, щит над головой пришел в движение, его тень медленно раскачивалась туда-сюда. Он невольно подумал о Кларе, маме, Пауле, которого не встречал уже несколько месяцев. Даже об Андреа. В существование этих людей почти не верилось, память с трудом воскрешала их лица. И еще на секунду он вспомнил Ветеринга, маленького человека с вечно плохим настроением; никто и не подозревал, сколько он знал. Отчего все свершилось так быстро? Так удивительно быстро.

Небо прояснилось: рельсы тянулись вдаль, соединяясь в одной точке. Там, на севере, набегали друг на друга холмы, много холмов, сталкивались, росли, превращаясь в горы. На востоке, параллельно горизонту, поблескивала тонкой линией большая река или море. Подавшись вперед всем телом, Юлиан долго всматривался. Его наполняло любопытство. За спиной послышался скрип двери, он обернулся, из темного домика обходчика вышел человек. Широкий в плечах, круглолицый, усатый. Юлиан как будто его уже где-то встречал. Давно, а может, и не очень, но это теперь не имело значения.

— Вам чем-нибудь помочь?

— Нет, — ответил Юлиан. — Уже нет.

— Поезд с минуты на минуту подойдет.

Юлиан разглядывал свои руки. Потом поднял глаза к небу: оттуда падали хлопья, бесчисленное множество безупречно белых пылинок. Странное дело: он больше не мерз, и целую секунду, скорее по привычке, этому дивился. Потом кивнул. И вдруг невольно улыбнулся:

— Я знаю.

проснулся, когда проводник постучал в дверь купе:

— Начало седьмого, через полчаса приезжаем. Слышите?

— Да, — пробормотал я, — да.

С трудом заставил себя встать. Я спал, развалившись на трех сиденьях, один в купе, спина у меня болела, шея затекла. В мой сон то и дело настойчиво вторгались стук колес, голоса из коридора, объявления на каких-то станциях, меня мучили кошмары, я часто просыпался; один раз кто-то, кашляя, распахнул снаружи дверь, и мне пришлось встать, чтобы снова ее закрыть. Я потер глаза и выглянул из окна: моросил дождь. Надел ботинки, выудил из чемодана старую бритву и, зевая, вышел в коридор.

Из зеркала в туалете на меня пристально смотрело бледное лицо, волосы растрепались, на щеке отпечатался узор обивки. Я включил бритву, она не работала. Открыл дверь, успел заметить мелькнувшего на другом конце вагона проводника и крикнул: