Ион Агырбичану - «Архангелы»

Но стоило ему взять в руки книжку, как он тут же ощутил безграничное раскаяние. Совсем другие намерения были у него, когда он ее покупал. Как он был счастлив, представляя, что подарит ее! Какое прекрасное, прочувствованное посвящение собирался написать на первом листе! И вот на тебе! Нет, нужно быть просто младенцем, чтобы так довериться собственным мечтам!

И все же, прежде чем написать, Василе не раз повторил про себя изречение, которое пришло ему в голову, словно по волшебству. Ему казалось странным, что пока он хотел высказать нечто невообразимо прочувствованное, он никак не мог найти, что же именно, а теперь вдруг совершенно отчетливо звучали в нем слова: «Подлинное счастье в нас самих», и он чувствовал, что ничего более подходящего ему не найти. Но написать их на книге медлил. Несколько раз макал перо в чернильницу, пока вдруг не осенила его блестящая мысль: «Я не имею права ни оскорблять, ни обижать ее. Однако могу остаться доброжелателем, предупреждающим об опасности». И он решительно надписал книгу, хотя тут же почувствовал угрызения совести: ему показалось, что эта строка навсегда отстраняет его от Эленуцы; а потом опять стало даже приятно, что изречение это наверняка неприятно заденет девушку.

Закрыв книгу, Василе поручил работнику передать ее «домнишоаре Эленуце Родян». Хотя он все еще испытывал смятение, однако, отослав книгу, немного успокоился. Первый день пасхи прошел как бы через силу. Веселье сестер и отца досаждало ему. Василе думал о семинарии, о соучениках, наставниках. Ему хотелось оказаться среди холодных стен старинного здания, а желание побывать дома он счел теперь настоящей глупостью — только в семинарии была настоящая жизнь!

На второй день пасхи, после заутрени и разговора с отцом, жизнь показалась Василе веселее. Позавтракав, он ускользнул из дома и отправился посмотреть, как веселятся рудокопы.

Когда Василе Мурэшану добрался до луговины, Лэицэ еще не вернулся. Семинарист, заметив дьячка Гавриила, восседавшего за одним из покрытых рядном столов, протолкался сквозь толпу и подсел к старику.

— Христос воскресе! — произнес он, протягивая дьячку руку.

— Воистину воскресе! — радостно отозвался тот и заботливо спросил: — Чего выпьешь? Пива или винца стаканчик?

— Стаканчик винца, — ответил семинарист и налил себе в стакан из бутылки.

— «Карбанет»! — весело сообщил дед Гавриил.

— И крепкий! — отхлебнув, заметил Василе.

— А чего ты хочешь! Пасха бывает раз в году! — радостно подхватил старик. — А твои разве не придут? — спросил он, наливая стаканчик до краев.

— Кто?

— Батюшка, попадья с барышнями.

— Как это не придут? Придут обязательно! — отвечал семинарист.

Они чокнулись и выпили еще по стаканчику.

— Не слишком ли зачастили? — улыбнулся Василе.

— Ничего не зачастили! Вот когда служу, я и капли не выпью, чего нет, того нет! — покачал головой дьячок. — А сейчас и нам повеселиться не грех! Ну, что, нравится тебе гулянье? — окинул он взглядом кружащиеся в бешеном танце пары.

— Нравится! — радостно отозвался семинарист, который сразу же словно просветлел, оказавшись среди жизнерадостной толпы под ясным весенним солнцем.

— И правильно, что нравится, — одобрил Гавриил, — такого пасхального гулянья, как у нас, нигде больше не бывает. Раз в году и наши работнички берут свое.

Вдали послышались крики «виват» и «ура»: вернулся Лэицэ со своими музыкантами. Тут же грянула «хора» и образовался огромный круг.

— А тебе не охота пойти потанцевать? — обернулся дьячок к Василе.

— Охота! — улыбнулся семинарист, чувствуя, как при звуках музыки по всему его телу побежали мурашки.

— Коли споткнулся, падай!.. — воскликнул дьячок. — Других господ, как я вижу, нету еще, — добавил он, оглядываясь по сторонам. — Никого нет, — продолжал дьячок, — ни нового письмоводителя, ни писаря, ни господ учителей. Придет время, все притащатся один за другим. Все будут тут, как только появится Родян.

Семинарист не слышал последних слов дьячка: втиснувшись между двумя девушками в общую цепочку, он уже отплясывал «хору». Гавриил поднялся из-за стола и, пока все плясали, внимательно следил за Василе. Ему было приятно, что семинарист последовал его совету. «И отец у него добряк, — думал дьячок, — а уж сын — так просто душа-человек». От выпитого «Карбанета» старик оживился и покачивал головой в такт «хоре».

Василе вернулся к столу. Лицо у него пылало, глаза блестели: казалось, он сбросил с себя тяжелую зимнюю шубу, в которую зябко кутался последние несколько дней. Ему уже не хотелось обратно в семинарию, не хотелось, чтобы поскорее кончались каникулы, он забыл о Иосифе Родяне, Эленуце и «Архангелах». Радостное возбуждение счастья, которое владело на этом лугу всеми, электрическим током пронизало и его душу.