Ион Агырбичану - «Архангелы»

— Христос воскресе!

— Воистину воскресе!

Музыканты то и дело оказывались в кругу пивных кружек, с которыми к ним тянулись рудокопы.

Время от времени скрипка Лэицэ на мгновенье замолкала и он, отхлебнув из бокала, произносил: «Удачи в шахте!»

За спиною распивающих пиво шевелилось еще одно плотное пестрое кольцо людей. Зрители с удовольствием любовались танцами, но стоило кому-нибудь покинуть свое место за столом, как оно тут же оказывалось занятым. Трактирщик, прикинув заранее, сколько будет народу, выкатил четыре огромные бочки пива прямо на луг, поставив с краю, но на виду. И вокруг них, не оскудевая, толпились жаждущие прохладиться. Мальчики, разливавшие пенистый напиток, едва успевали наполнять бокалы, торопливо вытирая потные лица. Трактирщику с великим трудом удалось заполучить себе помощников, которые обслуживали бы столики на лугу и в трактире. Сменять их приходилось через каждые четыре часа, а иначе кто согласился бы ему помогать, ведь танцы в самом разгаре.

Пар в танцевальном кругу становилось все больше. Лэицэ перемежал бурные пляски медленными танцами, когда танцующим можно было лишь слегка покачиваться. Потом вдруг начиналась головокружительная «царина» и длилась так долго, что танцующие чуть не валились с ног. Молодежь в Вэлень танцевала молча, серьезно, удивляя ловкостью и изяществом. Только парни, недавно вернувшиеся из армии, выкрикивали время от времени забористые частушки. В Вэлень недолюбливали подобные выкрики, может быть, потому, что танцы бывали всего лишь раз в году — на пасху. Танцевали, правда, и на свадьбах, но тогда танцевало не все село.

Возможно, не любили частушек и потому, что слишком любили сами танцы и наслаждались их чарами в полном молчании. Но, пожалуй, ближе всего к истине будет предположение, что такова была натура золотоискателей из Вэлень, в душе мрачных и холодных, как недра земли, где и проводили они свою жизнь.

Мальчишки и девчонки веселились на лугу с краю, толкались, катались по земле, громко хохотали. С Козьего ручья непрерывно доносились выстрелы. Воздух был прозрачен, пахло зеленью, солнце окутывало все тончайшим мерцающим покровом. Шум и гам стоял на лугу столбом, и, если закрыть глаза, могло показаться, что где-то на небесах идет грандиозная перепалка.

Только солнце дошло до полудня, как Лэицэ разделил свой оркестр и отправился с шестью музыкантами «подсластить господам обед». Никто на лугу не обиделся. Таков был стародавний обычай, казавшийся всем вполне естественным. К тому же оставшиеся семь цыган прекрасно играли и без старшего. Танцующие даже не заметили, что он ушел.

Лэицэ прямым ходом повел своих музыкантов к бывшему письмоводителю Иосифу Родяну. Три кудлатых овчарки, похожие на серых медведей, рвались, дергая тяжелые цепи, и гулко, яростно лаяли, да так, что фараоново племя на мгновение опешило. Но тут же, оправившись, бодро двинулось вперед, поднялось по лестнице на широкую веранду второго этажа и там застыло. Из просторных светлых комнат доносилось женское щебетанье, мужские голоса и время от времени все перекрывающий хохот хозяина. Громовые эти раскаты, казалось, исходили из огромных кузнечных мехов.

Музыканты настроили скрипки и грянули «Проснись, румын…» [1] Стихотворение Андрея Мурэшану (1816–1863), призывающее к единству, опубликованное в период революции 1848 г., положенное на музыку Антоном Панном, стало чрезвычайно популярным гимном. бурно, страстно, восторженно. В следующий миг тихо открылась дверь, и на пороге появилась Эленуца. Она слушала, прислонившись к стене, и на ее большие глаза навертывались слезы.

— Это «Отче наш» всех румын! — послышался громкий голос Иосифа Родяна, как только затихли последние звуки. — Лэицэ! Эй, Лэицэ! — загремел он из ближайшей комнаты.

— Что изволите, домнул Родян? — заулыбался скрипач, однако не сдвинулся с места.

— Лэицэ! — рявкнул хозяин.

Музыканты принялись подталкивать старшего.

— Иди, Лэицэ, иди!

Цыган ни за что не хотел переступить порога комнаты: Родян никогда не приглашал его к себе в дом. Кому только не играл по трактирам Лэицэ, наклоняясь со скрипкой к самому уху, бывал и в домах видных господ, все разговаривали с ним по-дружески, один только Иосиф Родян держался от Лэицэ на расстоянии. Лэицэ это смущало. Казалось, он даже побаивался великана. Но попытку приблизиться к Иосифу Родяну счел бы за унижение собственного достоинства. Гордый и самолюбивый, как все артисты, он хоть и сознавал, что, играя, служит хозяину и играет только потому, что тот хорошо платит, однако не мог простить Родяну, что ни разу не видел на его глазах слез.