Виктория Хислоп - Нить

Ни к чему было затягивать прощание, мучительное для обоих. Ольга стояла прямо, крепко сжав руки на груди.

Она стиснула их так, что почти не могла ни говорить, ни дышать. Только так и можно было удержаться и не потерять самообладания. Ни при каких обстоятельствах она не могла позволить себе заплакать.

Мать устремила на сына умоляющие глаза и кивком дала понять, что отпускает его.

Он поцеловал ее в лоб и шагнул за дверь. Павлина сунула ему в руки какую-то еду, и, захватив кое-что из одежды и несколько книг, он выбежал из дома.

На следующий день вся мастерская Морено гудела, обсуждая отъезд Элиаса. Кириос Морено восхищался храбростью сына и объявил всем молодым рабочим, что поддержит их, если они примут такое же решение. На следующее утро двое из них не вышли на работу. Они последовали примеру Элиаса и ушли на фронт. Все гордились ими, зная, что вместе с ними уходят воевать тысячи еврейских мужчин.

Вскоре начали поступать вести с фронта. Армия страдала от чудовищной нехватки оружия и продовольствия, и погодные условия стали суровыми – глубокий снег и температура в горах ниже нуля. Большинству солдат не хватало опыта, но они его быстро приобретали.

Катерина думала о том, как кирия Комнинос приняла отъезд сына, и представляла, что она волнуется так же, как кирия Морено. По пути домой в этот вечер девушка зашла в маленькую церковь Святого Николая Орфаноса и поставила две свечки. Она смотрела на пламя и молилась одинаково долго и истово за здравие Димитрия и Элиаса. Элиаса и Димитрия. Трудно было решить, в каком порядке называть их имена.

Дни шли за днями, все ждали вестей. В мастерской Морено все так же шили. Женщины всегда старались отвлечься шитьем, когда их мужчины уходили на войну, и никогда это не было так верно, как сейчас.

Катерина только что начала пришивать окантовку к одному из самых роскошных платьев за все время ее работы – свадебному, для девушки из богатой еврейской семьи, жившей в одном из самых больших особняков в Салониках, который затмевал своим великолепием даже дом Комниносов.

Белые складки, лежавшие у нее на коленях, вызвали в воображении вид суровых гор, где сейчас велись бои. В городе ходили слухи о том, в каких условиях солдатам приходится воевать, и все боялись за своих близких, которым морозы угрожали не меньше, чем итальянские пули. Катерина мысленно перенеслась за сотни километров от Салоников и видела застывшим взором одни лишь белые вихри снежной бури. Она поняла, что глаза ей застилают непролитые слезы.

Вдруг девушка почувствовала резкую боль. Задумавшись, она уколола палец, глубоко воткнув в него иглу, и не успела понять, что случилось, как капля крови упала на ткань. На чистой, девственной белизне платья, лежащего у нее на коленях и волнами спадающего на пол, появилось красное пятнышко. Катерина пришла в ужас. Она быстро замотала палец ненужным лоскутом, и кровь остановилась, но с пятном уже ничего нельзя было поделать. Кирия Морено давно говорила ей, когда еще только начинала ее учить, – пятно крови никакими силами не ототрешь. Разве что прикрыть чем-нибудь. Вот поэтому-то все модистры приучались никогда не колоть пальцы. Теперь оставалось это пятно как-то искусно спрятать, и Катерина начала вышивать жемчужным бисером первый из сотни цветов, надеясь, что невеста останется довольна этим дополнительным украшением.

Продолжая работу, она вспоминала об этом «несчастье» и поняла наконец, почему не могла сосредоточиться на шитье. Она любила Элиаса как брата, но слезы навернулись ей на глаза от страха за Димитрия. Это Димитрия она видела в тех горах.

Потом с фронта стали приходить хорошие новости. Несмотря на плачевное состояние греческой армии, она начала теснить итальянцев. Через месяц взяли албанский город Корчу. Затем отогнали врага к морю, получив тем самым доступ к морским поставкам продовольствия, и продолжали продвигаться вглубь Албании.

Это была первая победа в борьбе против гитлеровской коалиции. Итальянцев выгнали с греческой земли. Солдаты стали героями, и то, как они выстояли в таких суровых условиях, вошло в легенды.

В особняке на улице Ники давали званый обед, а за обедом прозвучал тост. Наконец-то Константинос Комнинос чувствовал, что у него есть сын, которым можно гордиться.

– За нашу армию! За Метаксаса! – провозгласил он. – И за моего сына!

Ольга подняла бокал, но пить не стала.

– За моего сына, – тихо повторила она.

В мастерской Морено тоже царило радостное оживление.