Виктория Хислоп - Нить

Пока стояла жара, Димитрий с Катериной пили лимонад прямо на улице, а когда дни стали короче, начали заходить внутрь, и Катерина выбирала пирожное в стеклянной витрине. Димитрий всегда заказывал ей еще одно, чтобы отнесла домой, и подшучивал над ее любовью к сладкому. Разговоры у них были странные.

– Не надо бы мне тебе об этом рассказывать, но… – так обычно начинались ее забавные истории.

В Салониках было много богатых женщин «в возрасте», как выразилась Катерина, которые приходили на примерку, чтобы сшить себе платье по последней моде. Приносили рисунки и фотографии, вырезанные из журналов, и были уверены, что в таком наряде будут выглядеть точно так же, как дамы на картинках.

– Это забота кириоса Морено – объяснить так, чтобы не обидеть клиентку, что такой фасон может ей и не подойти. Это всегда бывает одинаково. Нужно найти его и сказать: «Кириос Морено, не могли бы вы поговорить с клиенткой по поводу Шанель?» Это у нас вроде шифра. И вот он идет, и тут уж ему нужен исключительнейший такт, чтобы примирить то, чего заказчица желает, с тем, что ей подходит. Говорит что-нибудь такое, с чем они не могут не согласиться, сочиняет, будто сейчас у нас как раз шьют уже штук двадцать похожих платьев или что такой покрой будет их старить – это обычно действует. А еще цвета. Скажем, в моду входит канареечно-желтый оттенок, а желтое ведь не всем идет. Многие в нем выглядят как ходячие мертвецы. Мне еще повезло, – вздохнула она, – редко приходится иметь дело с богатыми капризными дамами, но иногда нужно снимать мерки, и вот тут-то я вижу, чего от них можно ждать.

Димитрий понимающе улыбнулся. Многие из этих богатых капризных дам были, по всей вероятности, частыми гостьями за обеденным столом у его родителей. Он зачарованно слушал, как мягко, но в то же время насмешливо описывает их Катерина.

Катерина и не догадывалась, что Димитрий специально ходит другой дорогой, чтобы встретиться с ней. Эти встречи никогда не были случайными. Раз или два, видя, что она идет домой с Элиасом, он не показывался им на глаза и сворачивал на другую улицу, оправдываясь перед собой, что не хочет мешать их, очевидно, личному разговору.

Катерина не меньше интересовалась новостями из того мира, в котором жил Димитрий. Она всегда жадно слушала его рассказы о музыкантах, игравших ребетику, и иногда какие-то имена оказывались ей знакомы. Димитрий стал реже ходить на такие концерты после гибели Василия и установления диктатуры, за которым последовали новые цензурные правила. Ребетику объявили крамольной, и полиция регулярно устраивала рейды в тех местах, где ее играли.

Димитрий рассказывал о своих занятиях, о профессорах, которые ими руководили. Пытался ввернуть что-нибудь забавное, но это было трудно. Медицина оказалась не самым подходящим предметом для юмора.

Разумеется, Катерина спрашивала об Ольге.

– Жаль, что она никуда не выходит, – говорил Димитрий. – Я не очень понимаю, что с ней, но, может быть, когда-нибудь пойму, если как следует изучу медицину.

– Может быть, мне скоро придется зайти к вам домой, – сказала однажды Катерина.

У Димитрия загорелись глаза.

– Зачем?

Кириос Морено на днях сказал Катерине, что скоро поручит ей отделку нового платья для кирии Комнинос. Их старейшая швея наконец уволилась после шестидесяти лет работы, и кириос Морено видел в Катерине ее преемницу. Марта Перес была знаменита в городе. Швы у нее выходили совершенно невидимые, а вытачки и складки она на руках прошивала лучше, чем любая современная машинка. Ее одежда прилегала к телу, как вторая кожа. Она была лучшей модистрой в мастерской, и Константинос с тех пор, как женился на Ольге, всегда настаивал на том, чтобы ее платья шила Марта. Но к семидесяти пяти годам усталость взяла свое.

Димитрий иногда видел кирию Перес, когда она приходила к ним, но его привела в восторг мысль, что теперь вместо нее будет приходить Катерина.

– Я уверен, мама будет рада тебя видеть, – сказал он с улыбкой.

Мир Катерины был царством шелка и атласа, пуговиц и бантов, вышивки и украшений – целая фабрика красоты. Это был мир цвета, а мир Димитрия был черно-белым. Обстановка в университете всегда была строгой, а во времена диктатуры стала еще мрачнее. В воздухе ощущалась смесь страха и протеста с нотками горечи: студенты, принадлежавшие к разным партиям, учились вместе, что создавало атмосферу напряжения и соперничества. Левых активистов и коммунистов загнали в подполье, но это, кажется, только придало им сил.