Виктория Хислоп - Нить

Катерина начала распаковывать свои немногочисленные пожитки. Икону, которую подарила ей на свадьбу Евгения, поставила на пустую полку в гостиной. В этом безликом доме она казалась одинокой и какой-то неуместной. Фотографию Евгении Катерина решила не ставить на буфет. Пусть лежит вместе с заветной фотографией Димитрия в коробке, спрятанной в шкафу под одеждой.

Кухня оказалась хорошо оборудованной, с современной плитой, а заглянув в шкафчики, Катерина увидела целые ряды вставленных друг в друга алюминиевых кастрюль и сковородок. Совсем не то, что на улице Ирини.

Идеально подогнанные ставни не только задерживали свет, но вдобавок еще не пропускали воздух, и во всех этих мрачных комнатах стоял один и тот же удушливый запах пыли и плесени.

Катерине хотелось распахнуть все окна и двери, поставить во все вазы свежие цветы, но она полагала, что мужу этот дом нравится таким, как есть, а значит таким он и должен оставаться.

Дом был просторный, и это могло бы показаться роскошью, но Катерина считала, что места тут слишком уж много для двоих. Все это нагромождение разноцветных ковров, одеял и вышитых подушек было так не похоже на ее прежнее обиталище, что возникало чувство, будто она попала в другой мир.

Наверху, в спальне, стоял огромный пустой шкаф, и Катерина повесила туда несколько платьев. Для женщины ее профессии одежды у нее было немного, и муж уже выразил желание, чтобы ближайшие месяцы она посвятила шитью новых нарядов для себя.

– Моя малышка должна выглядеть красоткой! – сказал он утром, похлопывая ее пониже спины. – Так что берись за дело, сшей себе что-нибудь. У тебя же есть швейная машинка?

Зингер, подаренный Константиносом Комниносом несколько лет назад, еще вчера привезли с улицы Ирини, и теперь он стоял на полу в столовой.

Вечером Гургурис принес домой несколько отрезов материи: бледно-розовой в клетку, желтой с красными розочками, мятно-зеленой в полоску. Все они были не в ее вкусе, но она решила, что теперь это входит в требования ее новой «работы»: одеваться так, как хочет муж.

Домработнице, очевидно, было сказано, что кухарка в доме больше не требуется. Она по-прежнему приходила раз в день – подмести полы и отполировать и без того сверкающую мебель, – но готовку Гургурис желал препоручить жене. С трепетом Катерина раскрыла поваренную книгу – свадебный подарок Евгении. Раньше она готовила только по устным рецептам, приспосабливая их к своему вкусу, подбирая нужное количество трав и специй, и следовать печатным инструкциям было непривычно.

Каждый день молодая супруга отправлялась гулять, часто заходила к Евгении, которая еще с конца войны работала дома. Изредка и Евгения бывала на улице Сократус, хотя как-то раз неосторожно проговорилась, что в этом огромном мрачном доме ей делается жутковато.

– Мне тоже, – вздохнула Катерина, – а мне здесь жить…

Они сидели на кухне за эмалированным столом, на одном конце которого уже были сложены продукты для ужина.

– Но он, по крайней мере, красивый и просторный, – поспешно добавила Евгения.

Катерина начала мыть чашки. Муж любил каждый вечер съедать ужин из трех блюд, и пора было приниматься за готовку.

– Как семейная жизнь? – шутливо спросила Евгения.

– Я справляюсь.

Ответ был, пожалуй, слишком поспешным, зато правдивым. Она справлялась с этой новой жизнью, как с необходимой работой. Каждый день ей нужно было выполнять определенные обязанности, чтобы соответствовать роли жены, кухарки и экономки.

Гургурис решил, что она должна сидеть дома. Если попадется какая-то особо важная или сложная работа, он принесет домой, и пусть себе шьет, а в мастерской ей делать нечего.

Месяцы проходили спокойно. Катерина взялась за шитье одеял для спален и стала понемногу добавлять дому те чисто женские черточки, которых ему, как ей казалось, не хватало. Она научилась отключаться от мыслей о прошлом и о будущем, и шитье, как всегда, помогало в этом. Каждый стежок делался в настоящем, здесь и сейчас – иначе было нельзя. В прошлом остался Димитрий, а в будущем ее ждал только ежедневный страх перед возвращением мужа.

Дел Катерине хватало – нужно было ходить на рынок Модиано, готовить, шить и иногда навещать Евгению, – а вскоре ей пришлось взять на себя еще одну обязанность. Через полгода, недовольная тем, что ей пришлось уступить роль кухарки, домработница объявила, что уходит.

– Завтра помещу объявление в газете, – сказал Гургурис, на каждом «т», «б» и «п» обдавая Катерину брызгами супа, который она приготовила на этот раз. Это был суп из лобстера, и красновато-коричневые пятна сразу проступили на бледно-розовом платье.