Виктория Хислоп - Нить

– Так куда же ты едешь? – тихо спросила Катерина.

– Мы вместе едем, несколько человек. Уже давно сговорились. В Палестину.

– Думаете там остаться? – спросила Евгения.

– Да, – ответил он. – Возвращаться не собираемся. – В голосе его явственно слышалась горечь.

– Послушай, – сказала Евгения, – раз уж ты уезжаешь, тебе нужно кое-что забрать. Твои родители оставили нам кое-какие ценности на хранение. Это из синагоги. – Она встала. – Катерина, сбегай, пожалуйста, принеси одеяло.

Катерина скрылась наверху, а Евгения подошла к стене и сняла с нее картинки в рамках. Стала разрезать ножом подкладку, чтобы достать вышивки. Элиас склонился над ними – ему стало любопытно.

– Здесь фрагмент свитка Торы, а в другой какая-то рукопись, – сказала Евгения.

– А вот и одеяло, – сказала Катерина, протягивая ему этот шедевр вышивального мастерства.

Элиас только ахнул, такое оно было красивое. Евгения достала ножницы и хотела уже распарывать швы.

– Не надо! – воскликнул Элиас. – Это же произведение искусства!

– Но в нем парохет зашит…

– А можно, я его так заберу, как есть? – спросил он. – Так еще сохраннее будет!

– Элиас прав, Евгения. Давай свернем. Можешь даже спать на нем в дороге, как на подушке!

– А вот еще талит.

– Думаю, вам лучше его пока здесь сохранить. Может, я когда-нибудь еще приеду и заберу. А теперь мне пора идти, – сказал Элиас. – Корабль отходит в десять вечера, а мы все договорились встретиться в девять. Не хочу, чтобы они уехали без меня. – Он шагнул назад, словно для того, чтобы уклониться от объятий, взял свой узел и свернутое одеяло. – Спасибо, – сказал Элиас, – за все. – И вышел.

Женщины крепко обнялись. Только теперь, когда Элиаса уже не было в доме, их горе прорвалось наружу. Каждый день открывались все новые свидетельства преступлений против евреев. Они уже видели варварски разрушенные синагоги, видели разрытые древние кладбища, но физическое уничтожение миллионов мужчин, женщин и детей – было слишком для любого, кто пытался это осознать. Свидетельства того, что именно это и случилось с их друзьями, были уже неопровержимыми, и все равно поверить было невозможно.

Где-то в Северной Европе были уничтожены физические останки Розы, Саула, Исаака и Эстер – от них остались только миллионы частичек развеянного по ветру пепла, но Катерина и Евгения помнили о них всегда. В пламени каждой свечки, зажженной в маленькой церкви Святого Николая Орфаноса, эти воспоминания, правдивые и яркие, оживали, чтобы гореть вечно.

К апрелю большая часть страны снова погрузилась в кризис. Константиносу Комниносу пришлось закрыть один из складов, и он был в ярости – созданная им империя рушилась из-за гражданской войны. При оккупации его доходы оставались более чем удовлетворительными. Он всегда умудрялся организовать импорт и удовлетворить спрос, все еще имевшийся среди богатых клиентов и немцев, а теперь, как ему представлялось, меньшинство греков вставляло палки в колеса тем, кто пытался восстановить их собственную страну.

В свои семьдесят три года Комнинос не менял привычек, вставал на рассвете и засиживался в конторе до позднего вечера, делая исключение лишь для суббот, когда давал званые обеды. Он стремился произвести впечатление успешного предпринимателя и по-прежнему старался, чтобы его ассортимент был шире, чем у любого другого торговца тканями в городе. Ольга по-прежнему должна была одеваться для этих случаев в специально заказанные платья от кутюр, и Катерина по нескольку раз в месяц приходила на примерки или для того, чтобы передать что-то готовое.

Во время одного из этих посещений она и рассказала Ольге об отъезде Элиаса. Павлина тоже была в гостиной – протирала какие-то антикварные вещицы, которые там стояли, казалось, единственно для того, чтобы собирать пыль.

– Ну что ж, по крайней мере, ему было что надеть в дорогу приличное, – сказала служанка. – Все равно столько одежды даром пропадало у Димитрия в шкафу, носить-то теперь некому.

Катерина вздрогнула. Бестактность Павлины ранила ее так же, как и Ольгу.

– Бедный Элиас. Бедный… – поспешно сказала Ольга. – Что же он пережил?

Этот вопрос не требовал ответа.

Несколько минут все молчали, пока Катерина подкалывала булавками Ольгин подол.

– Ты ведь мне скажешь, если будут какие-нибудь вести от него? – спросила Ольга через некоторое время.

– Конечно скажу, – заверила Катерина.