Моник Швиттер - Память золотой рыбки

— Спасибо, что помогла.

— Помогла? Я же только бегала за тобой следом.

— Поведешь?

— У меня и прав-то нет!

— Не беда!

— Да я не умею. Франк, давай уже, поехали.

За рулем он то и дело смотрел в мою сторону.

— Сильно болят ноги?

— Уже нет, я же сижу.

— Странное чувство, правда?

— То, что мы проиграли?

Франк помедлил:

— Да. Хотя нет, — он, не отрываясь, смотрел на меня, подыскивая слова, пока я нервно глядела вперед на дорогу. — Тебе не кажется, что мы странные?

— Это обязательно сейчас обсуждать? Пожалуйста, смотри вперед! Франк! Осторожно!

Машина на всей скорости во что-то врезалась.

Я вышла. Посреди дороги, скрючившись, на боку лежало неподвижное тело, мужчина в толстой вязаной шапке и порванном пуховике, он хрипел, а когда я наклонилась над ним, он невнятно забормотал какую-то дурацкую песенку:

— Тили-тили-тили-тили, — расслышала я, и еще: — Трали-вали-трали-вали.

— Вы ранены? Потерпите, я вызову «скорую».

Но мужчина, дыхание которого прерывалось короткими приступами лающего кашля, продолжал бормотать и не отвечал мне.

Франк сидел за рулем, он в оцепенении смотрел вперед, в темноту.

— Я забыл дома мобильник, — только и сказал он.

Франк нажал на газ, машина подалась вперед.

Я непроизвольно хлопнула ладонью по крыше, так что он затормозил с испугу.

— Франк, мы должны вызвать «скорую»!

Я села в машину, он тронулся с места.

Три ночи и три дня Франк провел в моей постели. Он почти не разговаривал. Все, что ему было нужно, это смотреть телевизор, постоянно переключая с канала на канал, еще он часто принимал душ, так что его вьющиеся волосы распрямились, а кожа на руках сморщилась, только разговаривать он не хотел. На второй день, в понедельник, пятнадцатого сентября, я посоветовала ему позвонить хотя бы на работу и сказаться больным. Я дала ему свой телефон и оставила ненадолго одного. Бутерброд, который я принесла ему, он так и не съел. На третью ночь он заказал себе пиццу, но и к ней не притронулся.

— Иначе не усну, — сказал он.

Но Франк так и так не уснул. Когда я делала кофе, то поймала себя на том, что напеваю песенку, которую бормотал сбитый мужчина. На долю секунды перед моими глазами замелькали кадры несчастного случая, но стоило мне подойти к кровати и протянуть Франку чашку, как они исчезли.

— Ты как?

Франк молчал.

— Пожалуйста, поговори со мной.

Но он молчал. Даже вопрос, заданный мне перед аварией, не хотел повторять. Во вторник вечером Франк встал и оделся.

— Он наверняка умер, — сказал он перед тем, как выйти.

В ту ночь я решила сообщить о Франке в полицию. Когда наступило утро среды, моя решимость сошла на нет.

Тринадцатого октября я целый час прождала его у входа в казино, а затем вернулась домой. Дверь не запирала. Наугад взяла с полки книгу, это оказался «Бессмертный человек» Альфреда Дёблина, открыла, не глядя. Страница сто сорок четыре, прочитала: «Все вещи имеют склонность скатываться в никуда». И закрыла книгу.

У меня есть подруга, чье имя мне нельзя называть (жаль, ведь это примечательная женщина) и чью историю мне нельзя рассказывать (а жаль, насколько я знаю, это примечательная история). Но она не хочет: ни того не хочет, ни другого. А я, напротив, хочу. Или лучше сказать «хотела бы»? Если бы было можно. И если бы я могла. Потому что она (подруга, впрочем, все-таки скорее знакомая, с которой я не прочь подружиться) рассказала мне ее (историю, которую я с удовольствием пересказала бы) не полностью и не во всех подробностях. Там зияют пробелы, пропуски, пустоты. В них я и забираюсь, чтобы не провалиться. И начинаю придумывать.

Сегодня был хороший день, не плохой, во всяком случае; день маленьких, но уверенных шагов. Как и каждое утро, я выполнила упражнение на равновесие на поваленном дубе, пять раз туда, пять обратно, не повторяя ошибку последних недель: не пытаясь добраться до противоположного конца быстрыми широкими шагами. Стопа за стопой, медленно, осторожно, но решительно я приблизилась к пропасти у конца ствола. Лишь один вопрос и один ответ занимали меня: куда теперь шагнуть — наступлю-ка я сюда, пожалуй.

Самый неотступный вопрос, от которого я освободилась лишь после нелегкой борьбы, был таким: что имела в виду знакомая, сказав вчера по телефону, что бывали деньки и получше, не правда ли, чьи деньки она имела в виду, мои?

Нет, жизнь не идет под откос, она идет ровно, по стволу дуба, туда-сюда, потом опять туда, каждое утро, в одно и то же время в одном и том же месте в лесу.