Жорж Сименон - Вдова Кудер

— Нет, не очень.

— Я ведь не упрекаю. Я знаю — ты делаешь все, что можешь. Ты не забыл про инкубатор? Я все думаю, как нам быть в субботу с рынком.

— Я мог бы съездить.

В тот момент, когда он зажигал свечу, она из суеверия схватилась за дерево. Он не стал говорить с ней о столь отдаленном будущем. До субботы надо еще дожить…

— Фелицию видел?

— Нет.

Он ответил без колебаний, инстинктивно солгал, сам тому удивившись.

— Лучше бы родители устроили ее работать. Она ведь целыми днями ничего не делает. Правда, и отец ее тоже ничего не делает. Да и Франсуаза не надрывается. Им больше нравится жить как паразиты, чем утруждать себя. Они считают, что им все должны, и даже старый Кудер. У них всегда есть что кушать. Правда, мясо не часто бывает у них на столе. Однако это более благородно, чем…

Она вдруг удивилась окружавшей ее тишине.

— Ты что делаешь?

— Ничего! Слушаю.

— Я не надоела тебе со своей болтовней, а? Но если бы ты попал в этот дом, как я, в возрасте четырнадцати лет. И в куклы мне нечасто приходилось играть. Тати туда! Тати сюда! Принеси воды! Набери воды! Почисти хлев! И всюду и везде Тати как лошадь! А две дочки, которые только жрали да жирели, так и не научились ничего делать своими руками. Что ты будешь есть, мой бедный Жан?

— Не знаю. Я еще не думал об этом.

— Завтра в деревню приедет мясник. Возьмешь у него большой кусок мяса. А сегодня… Там, в шкафу, должны быть две банки сардин. Съешь одну. Мне же принеси кружку молока, в которую добавь чуть-чуть кофе. А то я боюсь, что не засну.

Спускаясь по лестнице, он подумал: «Я тоже…»

Но он утешал себя тем, что завтра снова будет день, не важно — пасмурный или солнечный, что он разожжет в печке огонь, смелет кофе, пойдет в хлев, где коровы опять будут мешать ему своими хвостами, отведет их на лужайку, а Фелиция, наверное, будет сидеть около дома или наблюдать за ним из-за занавески. Раз уж сегодня она попрощалась с ним, то завтра поздоровается. Она еще не совсем привыкла к нему, но лед уже тронулся.

Он в одиночестве поел на краешке стола и согрел кофе для Тати. Выкурив последнюю сигарету, он поднялся к себе на чердак, где сегодня, в отличие от прежних дней, ощущалась сырость. Даже простыня отсырела. Свернувшись калачиком, он лежал с открытыми глазами.

Он все ждал, нахлынут ли снова те воспоминания, и не хотел этого.

«Смертный приговор…»

Тати тоже не спала. В комнате старика было пусто. Где же спал Кудер в доме своей дочери, ведь там всего две комнаты?

Вовсю расквакались лягушки. Если замучают воспоминания, Жан может встать и выйти на воздух. Или нет, это напугает Тати, она подумает, что он хочет уйти.

Приедет ли отец? Она об этом думала и, пожалуй, была не так уж не права. Он помнил отца с чуть поседевшими волосами, что очень украшало его. Теперь, по-видимому, он стал совсем седым. Но лицо-то, наверное, осталось молодым и сохранило игривость и ироничную веселость, столь свойственные всем ловеласам.

Его всегда интересовали женщины, причем все поголовно, и всю жизнь он только и делал, что менял их, ныряя из одной постели в другую.

— Жан, ты спишь?

Она позвала вполголоса, но он услышал.

— Почти, — откровенно ответил он.

— Спокойной ночи.

Фелиция тоже пожелала ему спокойной ночи. Что может подумать о нем такая девушка, как Фелиция, зная, что он убил человека? И откуда у нее ребенок? Кто ее наградил? И где?

Ему послышался веселый голос его адвоката, пришедшего от парикмахера, о чем свидетельствовали розовая гладко выбритая кожа и следы талька на ушах.

— Ну что, старик?

«Статья 314-я Уголовного кодекса…»

— Нет! — закричал он словно в кошмарном сне.

Он сообразил, что Тати могла услышать его крик. Наверное, она подумала, что он провалился в глубокий сон, как ребенок.

Лягушки… Не забыл ли он подлить керосина в инкубатор? Что она ему еще говорила? Ах да… Мясник… в деревне… Это его день… Он должен купить мяса…

А у Франсуазы не едят мяса, потому что…

— Спокойной ночи!

Но она уже повернулась и пошла…

Кукареку!

В слуховое окно просвечивало бледное, почти белое солнце, а внизу Тати ворочалась в своей постели.

Сначала появилась сдержанная, немного высокомерная женщина в трауре, жена бакалейщика, с обвязанным горлом — утром она внезапно потеряла голос.

Затем показалась Фелиция. К грузовичку мясника подходили люди почти из всех домов и занимали очередь. Многие подходили, жуя на ходу и выпячивая животы, словно гуси.