Леон Юрис - Суд королевской скамьи, зал № 7

Дело Кельно возникло в самый неподходящий для издателя момент. Он чувствовал, что стареет, и хотел бы все больше времени проводить в Рамсгете, занимаясь только редактированием и работой с новыми авторами. С остальными издательскими делами прекрасно справлялись Джефф и Пэм, а теперь, когда на семейную фирму пришел работать и их сын Сесил, за ее будущее можно было не беспокоиться.

Джефф и Шоукросс, как много раз за последние десять лет, прогуливались у подножья прибрежных меловых скал, обсуждая дела фирмы, заказы на бумагу, прием и увольнение сотрудников, контракты, графики, планы участия во Франкфуртской книжной ярмарке и замыслы новых книг.

Шоукросс ткнул тростью в песок:

— Я все еще не могу прийти в себя от этого удара со стороны Арчи.

— Может быть, это знамение, — сказал Джефф.

Дэвид озабоченно посмотрел на него. Он всегда считал, что хорошо знает Джеффри и может положиться на его безоговорочную преданность.

— Ну-ка, выкладывай, Джефф. Что у тебя на уме?

— У нас не было ни одной выигрышной книги после… ну да, после «Холокоста». За следующий роман Абрахам сядет только через год, еще год будет его писать, плюс шесть месяцев на то, чтобы мы его выпустили. Обычно, когда мы оказывались в таком положении, ты лез в карман и доставал что-нибудь подходящее.

Шоукросс что-то проворчал и швырнул окурок сигары в воду.

— Я знаю, что ты собираешься сказать. Что надо найти себе крышу — слиться с какой-нибудь богатой фирмой. Ну и кому ты будешь продаваться? Производителю туалетной бумаги? Мыльному фабриканту? Или нефтяному магнату, который хочет видеть своего идиота-сына издателем?

— Но это позволило бы нам выпускать не десять книг в год, как сейчас, а тридцать, и залучить к себе какого-нибудь Миченера или Ирвинга Уоллеса.

— Я всегда надеялся, что наша фирма останется семейной, но вряд ли это реально, да?

— Дело в том, — сказал Джефф, — что никто не будет разговаривать с нами о слиянии, пока над нами висит это дело о клевете.

— Я не брошу Абрахама, если он сам не решит сдаться.

— Тогда я должен тебе кое-что сказать. Издательство «Ламберт-Филлипс» предложило мне пойти к ним в совет директоров.

— Какая наглость — переманивать моих людей!

— Я сам немного приложил к этому руку.

— А, вот что…

— Речь идет о должности главного редактора, членстве в правлении, пакете льготных акций. Зарплата — почти на тысячу больше, чем у меня сейчас. Откровенно говоря, я даже удивился.

— Удивляться нечему, ты хороший работник, Джефф. А как насчет Сесила?

— Он хочет туда вместе со мной.

Дэвид почувствовал, что земля закачалась у него под ногами. Уютный маленький мир, который он самозабвенно, с любовью создавал всю жизнь, внезапно развалился.

— Пэм, конечно, целиком «за»?

— Не совсем. Она за то, чтобы мы нашли партнера, но сохранили фирму Шоукроссов. Но для этого надо, чтобы ты принял решение в этой истории с Кельно. Я скажу тебе, почему затеял эти переговоры с «Ламберт-Филлипсом». Тут дело не только в деньгах. Просто у Дэвида Шоукросса слишком большой размер ноги, любому другому его сапоги окажутся не по мерке — великоваты. Конечно, я неплохой главный редактор, но, видит Бог, Дэвид, ты в одиночку вел такое дело, какого ни Сесилу, ни мне в наше время не потянуть.

Они подошли к дому.

— Спасибо за этот разговор, Джефф. Я подумаю.

Столбик пепла на сигаре Дэвида достиг десятисантиметровой длины. На животе у него лежала корректура, но он уже целый час смотрел в нее отсутствующим взглядом, не читая.

Лоррейн присела на край кровати, вынула у него изо рта сигару и дала ему таблетки.

— Пэм все рассказала мне сегодня, когда вы с Джеффом ходили гулять, — сказала она. — Как ты думаешь, что нам делать, дорогой?

— Трудно сказать. Но какое-то решение придется принять довольно скоро. На будущей неделе Абрахам собирается быть в Лондоне.

Самой любимой на свете комнатой для Абрахама Кейди была библиотека Дэвида Шоукросса с ее запахом мягкой кожи и множеством коричневых, зеленых и синих корешков невероятной коллекции первых изданий. В ней были представлены почти все выдающиеся писатели XX века. Эйб очень гордился тем, что его «Холокост» занимал здесь видное место — это была самая объемистая книга, выпущенная Шоукроссом.

Через минуту вошел адвокат Шоукросса Аллен Левин. Эйб знал, что он хороший юрист и верный союзник Шоукросса.

— Прежде чем мы перейдем к делу, — сказал Левин, — я хотел бы выяснить одно обстоятельство. Что вы сейчас можете сказать о том абзаце, который сочтен клеветой? Как он оказался в вашей книге?