Леон Юрис - Суд королевской скамьи, зал № 7

Книга, которую он назвал «Жестянка» (так прозвали летчики самолет «тандерболт»), представляла собой безыскусныи рассказ на классическую тему — о людях на войне. Ее героем был генерал-майор Винсент Бертелли, бывший уличный хулиган, итало-американец во втором поколении. Став офицером в начале 30-х, он быстро выдвинулся во время войны, в которой авиация играла такую большую роль. Это был неумолимый и на вид бесчувственный человек, всегда готовый пойти на тяжелые потери в опасных налетах, руководствуясь принципом «война есть война».

Сын генерала Сэл командовал эскадрильей под его началом. Свою взаимную глубокую любовь они оба скрывали под видимостью ненависти.

Генерал Бертелли планирует операцию, в которой эскадрилье его сына отводится самоубийственная роль. О гибели Сэла сообщает ему Барни, единственный оставшийся в живых из всей эскадрильи. Бертелли выслушивает его, не проявляя никаких эмоций, и получает от Барни плевок в лицо.

— Вы устали, — говорит генерал. — Я готов об этом забыть.

Барни поворачивается, чтобы уйти.

— Барни! — останавливает его генерал. Ему очень хочется показать Барни свой приказ об откомандировании сына в другую часть и рассказать, как он умолял Сэла уехать. Но юноша отказался, хотя все знали, что он переутомлен.

— Впрочем, не важно, — говорит генерал Бертелли. И вдруг Барни все понимает.

— Простите меня, сэр. Он просто хотел еще раз проверить себя, у него не было другого выбора.

— В этой сволочной войне, — говорит генерал, — кого-нибудь всегда убивают. Идите, отдыхайте, Барни. Через несколько часов у вас новый вылет. Хорошая цель — база подлодок.

Дверь закрывается. Генерал Бертелли открывает верхний ящик стола и кладет в рот таблетку нитроглицерина — он чувствует, что вот-вот начнется приступ.

— Сэл, — говорит он, — я же любил тебя. Почему я так и не мог тебе об этом сказать?

— Конец, — охрипшим голосом произнес Эйб. Он стоял за спиной Саманты и смотрел, как она печатала это упоительное слово.

— Ах, Эйб! — воскликнула она. — Это замечательно!

— Принеси-ка мне выпить, — сказал он.

Когда она вышла, он сел за машинку и стал тыкать в клавиши непослушными пальцами:

«Посвящается Саманте с любовью».

И дальше:

«Пойдешь за меня замуж?»

Мало-помалу руки Эйба слушались его все лучше. Отсутствующий глаз закрыла черная повязка. Одноглазый орел с перебитым крылом, он все еще оставался орлом. После демобилизации и выхода в свет «Жестянки», которая расходилась очень хорошо, он поступил на работу в лондонское агентство новостей Юнайтед Пресс.

Лондон был тогда полон жизни. Здесь, в городе, расцвеченном флагами союзников, Британской империи и правительств в изгнании, билось сердце свободного мира, который готовился обрушиться на оккупированные страны континента, сознавая величие своей миссии. Давно рассеялся дым от пожаров в разбомбленном центре. Позади были ночи, проведенные в метро, хотя все еще оставались вечные английские очереди, баррикады из мешков с песком перед витринами, аэростаты воздушного заграждения и затемнение, а потом появились еще и немецкие самолеты-снаряды.

Линстеды издавна владели небольшим домом в Лондоне, на Колчестер-Мьюз, рядом с Челси-сквер. На этой улице, позади величественных пятиэтажных домов, окружавших площадь, когда-то располагались каретные сараи и помещения для прислуги. После Первой мировой войны, когда лошади сошли со сцены, сараи перестроили в уютные жилые дома — излюбленное пристанище писателей, музыкантов, актеров и наезжавших в город землевладельцев.

Эйб и Саманта переехали в дом на Колчестер-Мьюз вскоре после свадьбы, которая состоялась В Линстед-Холле. Эйб, которому хотелось вновь найти себе место в этой войне, стал авиационным корреспондентом.

После первых поражений в «Битве за Британию» вся Англия была превращена в огромный аэродром. Британской авиации принадлежала ночь, а днем хозяином европейского неба была американская 8-я воздушная армия, совершавшая рейды далеко в глубь Германии, теперь уже в сопровождении целых туч истребителей «мустанг».

По ночам Эйб летал на бомбардировщиках «Галифакс», а днем — на «летающих крепостях». Он описывал безобидные на первый взгляд дымки разрывающихся зенитных снарядов и круговращение воздушных боев. Он писал о блаженных моментах дремоты в полном изнеможении под колыбельную песню пяти тысяч гудящих моторов. О крови. О разорванном пополам хвостовом стрелке, которого тщетно пытались высвободить из обломков. О длинных дымовых шлейфах и о покалеченных птицах, несущихся к земле. О сентиментальных песенках в баре, об опустевших койках товарищей. О щеголеватых офицерах, обменивающихся короткими фразами на своем профессиональном языке над крупномасштабными картами Германии. И о том, как это выглядит сверху, когда на игрушечные домики немецких городов падает смертоносный груз.