Леон Юрис - Суд королевской скамьи, зал № 7

— Мой отец был владельцем маленькой лавки. Мои родители надеялись, что когда-нибудь я буду учиться в Англии или Америке, и всю жизнь трудились, чтобы обеспечить мне образование.

Айзека Переца привели к присяге, и он встал позади стула, где сидела его мать, положив руку ей на плечо.

— Мы примем во внимание родственные связи переводчика и то, что он не имеет профессиональной квалификации. Я надеюсь, что сэр Роберт не будет возражать по этому поводу.

— Конечно, нет, милорд.

Томас Баннистер встал.

— Прочитайте, пожалуйста, номер, который вытатуирован на руке вашей матери.

Юноша не стал смотреть на номер, а сразу назвал его по памяти.

— Милорд, поскольку большая часть показаний миссис Перец идентична показаниям миссис Шорет и миссис Галеви, я надеюсь, мой высокоученый друг не будет возражать, если я буду задавать наводящие вопросы?

— Возражений нет.

Свидетельница еще раз рассказала всю историю того страшного вечера.

— Вы уверены, что доктор Тесслар при этом присутствовал?

— Да. Я помню, что он гладил меня по голове, когда я смотрела в рефлектор, и там все было красное, как моя кровь. Фосс все повторял по-немецки: «Macht schnell» — «скорее, скорее». Он говорил, что должен доложить в Берлин, сколько операций можно проделать за день. Я немного знаю по-польски, научилась от дедушки, и я поняла, что доктор Тесслар возражает, потому что инструменты не стерилизованы.

— И вы находились в полном сознании?

— Да.

Историю о том, как доктор Вискова и доктор Тесслар выходили их, ее память сохранила во всех подробностях.

— Моей сестре Эмме и Тине Блан-Эмбер было хуже всего. Я никогда не забуду, как Тина кричала и просила пить. Она лежала на соседней койке, и у нее было сильное кровотечение.

— Что произошло дальше с Тиной Блан-Эмбер?

— Не знаю. На следующее утро ее уже там не было.

— Скажите, если бы доктор Кельно приходил в ваш барак, чтобы вас осмотреть, застал ли бы он вас в хорошем настроении?

— В хорошем настроении?

— В своих показаниях он говорил, что всегда заставал своих пациентов в хорошем настроении.

— Господи, да мы же умирали!

— И это не приводило вас в хорошее настроение?

— Нет, конечно.

— Когда вы и ваша сестра снова начали работать на заводе?

— Через несколько месяцев после операции.

— Расскажите нам об этом.

— Капо и эсэсовцы на этом заводе были особенно жестокими. И Эмма, и я еще не успели поправиться. Мы едва дотягивали до конца дня. Потом Эмма стала терять сознание прямо на рабочем месте. Я была в отчаянии и не знала, как ее спасти. Мне нечем было подкупить капо, негде было ее спрятать. Я садилась рядом с ней, поддерживала ее, чтобы она не упала, часами разговаривала с ней, чтобы она держала голову прямо и двигала руками. Это продолжалось несколько недель. А однажды у нее случился глубокий обморок, и я не могла заставить ее очнуться. И ее забрали… в газовую камеру…

По полным щекам Иды Перец текли слезы. Зал притих.

— Мне кажется, следует объявить короткий перерыв, — сказал судья.

— Моя мать хотела бы продолжать, — возразил юноша.

— Как вы пожелаете.

— Потом, после войны, вы вернулись в Триест и вышли замуж за Йешу Переца, лавочника?

— Да.

— Мадам Перец, мне крайне неприятно, что я вынужден задать следующий вопрос, но он очень важен. В вашем организме произошли какие-то физические изменения?

— Я нашла одного врача-итальянца, который заинтересовался моим случаем и лечил меня целый год. После этого у меня снова начались менструации.

— И вы забеременели?

— Да.

— И что произошло дальше?

— У меня было три выкидыша, и врач сказал, что лучше всего удалить мне другой яичник.

— Минутку, давайте разберемся. Вам облучали оба яичника, не так ли?

— Да.

— Одновременно и в течение одинакового времени — пять — десять минут?

— Да.

— Но если вы смогли зачать, имея облученный яичник, то следует предположить, что оба яичника были вполне жизнеспособны?

— Они не были убиты.

— Таким образом, у вас удалили здоровый и жизнеспособный яичник?

— Да.

Сэр Роберт Хайсмит почувствовал общее настроение. Он сунул Честеру Диксу записку: «Допросите ее сами и крайне осторожно». Дикс не стал особенно докучать свидетельнице своими вопросами и закончил, как и раньше, утверждением, что операцию ей делал не доктор Кельно.

— Вы можете идти, — сказал Гилрей матери и сыну. Когда женщина встала, юноша обнял ее сильной рукой за талию. Все, кто был в зале, встали и стоя провожали их глазами.