Леон Юрис - Суд королевской скамьи, зал № 7

— Мы уклонились далеко в сторону, — сказал он. — Это еще одна попытка доказать связь, якобы существовавшую между заключенным и нацистским военным преступником.

— Позвольте, позвольте, — возразил Баннистер и обернулся к О’Коннеру, который поспешно рылся в бумагах, лежавших перед ним на столе. Он вытащил одну и передал Баннистеру. — Вот ваше письменное показание, данное под присягой, доктор Кельно. Абзацы первый и второй в нем — список документов, имеющих отношение к данному делу. У вас в руках экземпляр — это ваша подпись под ним стоит, доктор Кельно?

— Я вас не понимаю.

— Тогда давайте разберемся. Когда вы возбудили этот иск, вы сами представили в его поддержку некоторые документы. Среди них и обвинительное заключение по делу Фосса. Это была ваша инициатива.

— Поскольку мои адвокаты сочли это необходимым…

— Когда вы представили этот документ в поддержку вашего иска, вы не сомневались в его подлинности, не так ли?

— Наверное, нет.

— В таком случае я зачитаю присяжным часть обвинительного заключения по делу Фосса.

Судья взглянул на Хайсмита, который просматривал обвинительное заключение.

— Возражений нет, — произнес тот сквозь зубы.

— «Штаб-квартира фюрера, август 1942 года, секретно, единственный экземпляр. 7 июля 1942 года в концлагере „Ядвига“ состоялось совещание по вопросу стерилизации еврейской расы, в котором участвовали доктор Адольф Фосс, доктор Отто Фленсберг и рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Было решено провести на здоровых, обладающих полной потенцией евреях и еврейках ряд экспериментов». А вот, доктор Кельно, второй документ в вашем списке — письмо Фосса Гиммлеру, где он пишет, что для получения убедительных результатов должен провести эксперименты с облучением по меньшей мере на тысяче человек. Доктор Кельно, вы сказали, что вместе с доктором Лотаки около двадцати раз делали подобные операции или ассистировали при них. А какая судьба постигла остальных упомянутых в письме Фосса — по меньшей мере девятьсот восемьдесят человек?

— Я не знаю.

— С какой целью эти документы были представлены в качестве доказательств?

— Только чтобы показать, что я был жертвой. Все это делали немцы, а не я.

— Я полагаю, что в действительности было сделано еще много сотен таких операций, о которых вы не упоминаете.

— Может быть, их делал тот еврей Дымшиц, за что и был отправлен в газовую камеру. А может быть, Тесслар.

— Когда вы возбуждали иск, вы знали, что нам придется выбирать, кому поверить на слово — вам или доктору Тесслару, потому что операционный журнал утрачен.

— Я должен решительно возразить, — заявил сэр Роберт. — Нельзя ссылаться на журнал, которого не существует. Мистер Баннистер задал сэру Адаму вопрос, сколько операций сделал он, и сэр Адам на него ответил.

— Мистер Баннистер, — сказал судья, — я хотел бы обратить ваше внимание на то, что иногда в ваших вопросах звучит ваш собственный комментарий и ваши оценки.

— Прошу извинить, милорд. Далее, для немцев было важно и то, насколько быстро можно осуществить программу массовой стерилизации. Не может ли быть так, что эти операции были проведены в присутствии доктора Фосса, чтобы продемонстрировать, с какой скоростью их можно делать?

— Я оперировал не настолько быстро, чтобы причинить вред пациенту.

— А не гордились ли вы тем, что можете так быстро удалять семенники евреям, и не хотели ли продемонстрировать это Фоссу?

— Милорд, я, конечно же, возражаю, — снова вмешался сэр Роберт. — Мой клиент уже раньше сказал, что операции проводились без лишней спешки.

— Я вынужден еще раз сделать вам замечание, мистер Баннистер, — сказал Гилрей. Он повернулся к присяжным, и впервые за все время процесса его голос стал властным. — Это попытка дискредитировать доктора Кельно с помощью намеков. Когда придет время, я подробно разъясню вам, что относится к делу, а что нет.

Баннистер, однако, и бровью не шевельнул.

— Вы помните доктора Шандора?

— Был такой еврей-коммунист.

— Нет, на самом деле доктор Шандор — католик и в коммунистической партии не состоял. Он был одним из врачей, которые у вас работали. Вы помните его?

— Смутно.

— И не припоминаете ли вы разговора с ним, когда вы сказали: «Сегодня я сделал яичницу из двадцати пар еврейских яиц»?

— Я никогда этого не говорил. Шандор был членом коммунистического подполья и мог наговорить на меня все, что угодно.

— Я думаю, сейчас как раз удобный момент, чтобы объяснить милорду судье и господам присяжным, какие это два подполья существовали в лагере «Ядвига». То подполье, членом которого были вы, вы назвали националистическим, не так ли?