Имре Кертес - Английский флаг

Тридцать четыре минуты он шагал вдоль тракта, так и не сделав ни одного — если не считать этих нескольких, вне всяких сомнений, полезных наблюдений — существенного вывода. Смутно брезжущее сквозь адские дымы, туманное, красное солнце прошло уже точку зенита, жара становилась невыносимой; посланцу то и дело приходилось вытирать платком вспотевшее лицо; иногда его сотрясали приступы кашля. Мимо с воем, словно гиены, проносились, оскалившись, грузовики — приземистые, зловонные от своего сочащегося груза, в пятнах и потеках грузовики, хищники завода, с плотоядным урчанием тащившие, туда и оттуда, свою добычу. Да, его тут будто и нет: они бесстыдно, непринужденно делают свое дело.

Еще немного, и он подойдет к концу этого участка пути: уже видно, как стена, повернув под прямым углом, уходит в другом направлении: что можно ждать от оставшихся нескольких метров? И посланец — волей-неволей — признал, что и тут потерпел поражение; что толку от всех, будь они достоверны на сто процентов, объективных свидетельств: с этими фактами ему, увы, нечего делать. Но почему, почему? — ломал он голову. Сейчас, когда все, что должно быть собрано, уже собрано; сейчас, когда место преступления позволяет раскрыть полную картину самого преступления; сейчас, когда все детали абсолютно совпадают и согласуются друг с другом, — что мешает ему безоглядно в них погрузиться? Как это получилось, что вчера, когда он ничего не нашел, когда, разбираясь с ложными местами преступления, в состоянии был противопоставить им лишь отсутствие их подлинных форм, их подлинной сути, — тогда он, можно сказать, достиг большего, чем сегодня, когда все оказалось на месте?! Вчерашнее поражение было его победой; что же, нынешняя победа в таком случае окажется поражением? Он еще раз окинул взглядом этот предметный мир; и еще раз случилось то, что, перед кратким его триумфом, случилось вчера, в городе: он вынужден был ощутить, как взгляд его, попадая на эти предметы, растворяется в пустоте, сходит на нет, ломается, как сила его исчезает на их поверхности; собственно говоря — вынужден был он признать, — ему действительно нечего с ними делать. Он пойдет дальше, своей дорогой, а они останутся здесь; останутся навсегда, замкнутые сами в себе, не нуждающиеся в искуплении; здесь останутся их формы, их материал и их запах; они останутся, так и не дав показаний и не обещая их дать; предметы эти ни в чем никогда не признаются, ни в чем не помогут ему разобраться.

Вот как обстоит дело; но разве это какая-то новая правда? Разве это не было очевидно и без того; разве не знал он этого совершенно точно, как любой человек, в определенном возрасте и с определенным опытом за плечами, знает — до скуки, до зевоты — все общие истины? Разве не принимал он это в расчет, когда решился на эту поездку? И не за тем ли приехал сюда, чтобы сразиться с этой плоской, жалкой, ненужной истиной и, если удастся, одолеть ее?.. А если не за этим, то — за чем? Всего лишь за тем, чтобы убедиться в собственном существовании?

Посланец стоял у дороги, словно громом пораженный: истина эта здесь, на обочине тракта, вдруг попалась ему на глаза, словно опавший плод — путнику; и, словно сок, забродивший под загнивающей кожицей, ударил ему в голову, — он ощутил легкое головокружение. Значит, вот чего он искал?! Значит, он хотел получить лишь точное и недвусмысленное подтверждение своего зыбкого, вызывающего сомнение бытия? Да — и факт этот с такой же скупой, голой четкостью встал сейчас перед ним, как эта бескрайняя местность и этот бесконечный тракт, залитый безжалостным светом солнца; да, он хотел именно этого: блеснуть своим присутствием, возвестить свое превосходство, отпраздновать ритуальное пиршество своего бытия, насладиться своим триумфом перед лицом этих немых и бессильных вещей; и детская обида его навеяна только тем, что приглашение к торжеству осталось никем не услышанным. Эти предметы вокруг — молчат, словно замкнутые в себе чужаки, они цельны и самодостаточны, они не кинутся подтверждать его существование. Пускай он найдет подтверждение это в какой-нибудь посторонней случайности — или ищет в самом себе; пускай примет его как есть — или отвергнет; этому краю, не ведающему сантиментов, и всем этим, упрямо иным, вещам на его заботы сейчас — как, впрочем, и всегда — глубоко наплевать. Тщетно он ждет ответа от них: они не отвергают его, но и не принимают; они просто — другие. В одно с ними он никогда не сольется, не обнаружит в них ничего, кроме этой несовместимости: по его мерке они — чужие, а если он станет мерить себя по ним, то он — лишний.