В этот поздний период мы видим Батлера согбенным и озабоченным в пору бедности и избалованным в пору богатства, но постоянно беспокойным, потому что он знал — что-то не в порядке, но что, понять не мог, хотя его гений постоянно пробивается сквозь туман и озаряет его чудесные записные книжки с их чудаковато раздутыми тривиальностями, глубокими размышлениями, броскими остротами, смешными притчами и доморощенными шутками и розыгрышами во ублажение Гогина и Джонса или назло Батлерам.
Отчего же, встаёт вопрос, я, который сказал, и сказал справедливо, что Батлер был «в своём роде величайшим английским писателем второй половины XIX века», теперь нападаю на него мёртвого, столь безжалостно вскрывая его провалы? Я это делаю ровным счётом потому, что хочу продолжить его работу по разоблачению фальши и лжи нашего «среднего образования» и преступности обращения с детьми как с дикими зверями, которых надо укрощать и ломать, а не как с человеческими существами, которым надо давать развиваться. Батлер подверг своего отца осмеянию и бесславию и воскликнул: «Вот что ваша школа, ваш университет, ваша церковь с ним сделали». И мир ответил: «Ну да, всё правильно, но твой отец был дрянь и тряпка, не все образованные люди такие». Так вот, если мы, как стало, наконец, возможным благодаря этим безжалостно правдивым мемуарам, скажем: «Вот что ваша школа, и ваш университет, и ваш сельский приход сделали не с дрянью и тряпкой, а с гением, который всю жизнь яростно противостоял их влиянию», мы сможем сделать за Батлера следующий шаг, и его дух закричит: «Отлично! Давайте, не жалейте меня, сыпьте соль на раны! Бог в помощь!».
Ибо обманываться нам нельзя. Англией по-прежнему управляют из Лангарского приходского дома, из Шрусберийской школы, из Кембриджа с их приложениями в лице биржи и адвокатских контор; и даже если бы человеческая продукция этих заведений состояла сплошь из гениев, они всё равно в итоге посадили бы на мель любую современную цивилизованную страну, выстраивая и поддерживая себя в соответствии с их собственными понятиями, ценой нищеты и рабства четырёх пятых её населения. Если мы не вспашем и не засыплем солью моральный фундамент этих мест, мы пропали. Вот мораль жизни Батлера.
Анаграмма английского nowhere, «нигде». (Здесь и ниже, в дополнение к этому очерку, мы даем цитаты из выступления Мирчи Элиаде на Бухарестском радио по случаю столетнего юбилея Батлера. — Прим. редактора ).
Он просыпался в 6.30 летом и в 7.30 зимой, шел в соседнюю комнату, зажигал огонь, ставил кипятить воду в котелке и возвращался в постель. Через полчаса он снова вставал, брал вскипевшую воду и выливал её в ванну, а на огонь ставил чайник. Одевшись, он сам готовил себе breakfast и заваривал чай. Когда все было готово, садился за стол, завтракал и читал «Таймс». В 9.30 приходил его секретарь Альфред, с которым он обсуждал финансовые и хозяйственные вопросы, а потом шел в Бритиш Музеум. Он приходил в библиотеку неизменно в 10.30 и занимал кресло в блоке В. Первый час он просматривал записи в блокноте, который всегда носил с собой, переписывал их, классифицировал и заносил в картотеку. Потом начинал писать ту книгу, которая была у него в работе. Он с большим удовольствием писал в библиотеке, чем дома. В 1.30 он покидал Бритиш Музеум и шел обедать. Три раза в неделю он обедал в ресторане, в остальные дни — дома. Без четверти четыре он закуривал первую сигарету. Он постановил курить как можно меньше и дошел до семи сигарет в день. В 5.30 он ужинал и пил чай, затем секретарь уходил на почту отправлять его письма, а Батлер садился писать музыку до 8 вечера. В этот час он обыкновенно шел навестить своего единственного друга Джонса, впоследствии — его биографа, — но возвращался домой всегда в 10, выпивал стакан молока с гренком, готовил дрова на завтра, выкуривал последнюю сигарету и ложился в постель точно в 11.
Его шедевр «Путём всея плоти» — среди вершин европейской литературы. Редко встретишь роман такой сильный, такой дерзкий, такой достоверный, как этот. Сэмюэль Батлер умер в 1902 году, не завершив корректуру своего главного романа. Книга вышла несколькими месяцами спустя. Об этой книге не стоит распространяться. Читать и перечитывать это великолепие — вот единственное средство узнать Батлера. Любая произнесенная вслух похвала слабее одной-единственной страницы его романа.
Читать дальше