Халед Хоссейни - Тысяча сияющих солнц

Полумрак. Приходится подождать немного, чтобы привыкли глаза.

Какое все маленькое! Даже меньше, чем она себе представляла.

От пола осталась половинка гнилой половицы. Остальное, наверное, растащили на растопку. Все засыпано опавшими листьями, пахнет прелью и грибной сыростью. Густые сорняки стелются по земле, карабкаются на стены.

Пятнадцать лет, думает Лейла. Мариам прожила здесь пятнадцать лет.

Лейла садится, прислоняется к стене и слушает, как ветер шумит в ивах. На потолке паутина. На стенах намалеваны какие-то буквы — русские, догадывается Лейла. В одном углу птичье гнездо, в другом висит вниз головой летучая мышь.

Лейла закрывает глаза.

Бывало, она не могла вспомнить лицо Мариам. Казалось, будто это слово, повисшее на самом кончике языка, вот-вот оно появится из мглы… но в последнее мгновение все ускользало, расплывалось, истаивало. А сейчас милый образ явился по первому зову: блестящие глаза, длинный подбородок, тонкие губы, сдержанная улыбка. Лейле хочется положить голову Мариам на колени и сладко задремать под слова из Корана, глухо отдающиеся в их телах.

Но что это? Сорняки вдруг делаются меньше ростом, словно что-то тянет их за корни обратно под землю, извиваются, корчатся и пропадают. Паутина сама собой расплетается, птичье гнездо рассыпается на глазах, веточки, из которых оно было сложено, одна за другой вылетают за дверь. Невидимая резинка стирает со стен надписи на русском языке. Половицы возвращаются на свое законное место. Глазам Лейлы предстают два лежака, деревянный стол, два стула, чугунная печь в углу, почерневший чайник, полки с кастрюлями и глиняными горшками, чашками и ложками. Она слышит кудахтанье кур и далекое журчание горного потока.

Юная Мариам сидит за столом и при свете керосиновой лампы мастерит куклу, напевая что-то про себя. Лицо у нее чистое и гладкое, вымытые волосы зачесаны назад, и все зубы на месте.

Лейла смотрит, как Мариам приклеивает к кукольной голове нитки — волосы. Пройдет немного лет, и эта девочка превратится в женщину, нетребовательную к жизни, которая никогда ни на кого не переложит свои тяготы, не будет ни с кем делиться своими горестями, надеждами, мечтами. Жизнь не сметет ее, а лишь придаст форму, будто бурлящий поток полновесному валуну. Уже сейчас Лейла видит в глазах девочки твердый характер, который будет не сломать ни Рашиду, ни талибам, который спасет Лейле жизнь, а Мариам приведет к гибели.

Девочка за столом поднимает голову. Откладывает куклу. Улыбается.

Лейла-джо?

Лейла вздрагивает всем телом и открывает глаза. Летучая мышь пугается ее резкого движения, машет крыльями, словно вдруг взлетевшая книга страницами, мечется из угла в угол и выпархивает в окно.

Лейла поднимается на ноги, стряхивает с одежды прилипшие листья и выходит наружу. Слегка потемнело. Во всю мочь дует ветер, пригибает траву, скрипит ветками ив.

Прежде чем уйти, Лейла в последний раз смотрит на дом, где Мариам спала, ела, мечтала, с трепетом сердца ждала Джалиля. На крышу садится ворона, цепляет что-то клювом, каркает и улетает прочь.

— Прощай, Мариам, — говорит Лейла, не замечая, как слезы льются у нее из глаз.

Хамза встречает ее у тополя.

— Нам надо вернуться в деревню, — говорит он негромко. — Я должен тебе кое-что передать.

Лейла ждет Хамзу в саду у дома. Мальчик, подававший им чай, стоит под смоковницей и бесстрастно смотрит на Лейлу. Из окна за ней украдкой наблюдают пожилая женщина и совсем юная девушка в хиджабах.

Дверь открывается. Хамза протягивает Лейле жестяную коробку.

— Джалиль-хан передал ее моему отцу примерно за месяц до смерти и просил отдать Мариам лично в руки. Отец бережно хранил ее два года и перед кончиной вручил мне с просьбой дождаться Мариам. Но… она ведь умерла. Зато приехала ты.

Лейла внимательно рассматривает коробку. Давным-давно в ней, наверное, держали шоколадки — из тех, что подороже. Форма овальная, цвет оливковый, позолота местами облезла, края тронуты ржавчиной. У жестянки откидная крышка, внутренний замочек.

Лейла пробует открыть. Не получается.

— Что там? — спрашивает она.

У Хамзы на ладони ключик.

— Отец никогда не заглядывал внутрь. Я тоже. Видно, на то Господня воля, чтобы коробку открыла ты.

Лейла возвращается в гостиницу. Тарика с детьми еще нет.

Лейла садится на кровать и ставит жестянку перед собой.

Открывать или нет? Может, пусть лучше дар Джалиля (каким бы он ни был) навсегда останется тайной?