Сара Шило - Гномы к нам на помощь не придут

В тот день в фалафельной было очень много народу. Все наперебой хвалили папу за то, что он отгрохал такую бар мицву , какой у нас в поселке еще никто ни разу не устраивал, и непрерывно совали мне деньги, а я считала их, давала сдачу, и у меня даже не было времени отойти от кассы. И тут вдруг пришел Дуди с приятелем. Он сказал, что Коби послал его за кока-колой для сопровождающих раввина Кахане, и сразу полез в холодильник, но папа заявил, что бесплатно кока-колу не даст.

— С какой это стати, — возмутился он, — я должен давать им бесплатно?

Через какое-то время пришел сам Коби. В это время я подметала на заднем дворе, чтобы кошки не набежали, и слышала, как он сказал:

— Почему ты ему не дал? Это же для очень важных людей.

— Потому что я бесплатно не даю, — ответил папа. — Пусть сюда хоть сам Бегин [43] Бегин, Менахем (1913–1992) — израильский политический деятель, лауреат Нобелевской премии мира; с 1977 по 1983 год премьер-министр Израиля. приедет, я ему тоже без денег не дам.

— Да? — сказал Коби. — Вот поэтому-то ты и проведешь всю свою жизнь в фалафельной!

К тому моменту, когда я вернулась с заднего двора, Коби уже успел вытащить из холодильника не меньше десяти бутылок кока-колы и, как только я вошла, сразу же сунул несколько бутылок мне в руки. Я не знала, что мне делать, и вопросительно посмотрела на папу, но он не сказал ни слова, повернулся ко мне спиной, уткнулся глазами в плиту и сделал вид, что занят приготовлением фалафеля. Коби пошел к выходу и крикнул, чтобы я шла за ним, как будто он уже взрослый и имеет право приказывать, а когда мы пришли на площадь, стал открывать бутылки и раздавать их людям Кахане. Потом он сел вместе с ними, и они стали беседовать, а я стояла рядом и слушала. Люди, приехавшие с Кахане, все время его цитировали и на разные лады восхваляли. Они сказали, что для народа Израиля он как отец родной, а народ Израиля для него как его собственные дети, и что всех своих детей ему очень жалко, а потом стали рассказывать, как они до нас добирались. Оказалось, что они ехали очень долго и по дороге у них лопнуло колесо, и когда они вылезли из машины, то увидели потрясающе красивый город Иерихон. Кахане сказал, что именно оттуда пророк Элиягу вознесся на небо и что ему очень жаль, что там нет ни одного еврейского поселения. Он пообещал, вернувшись домой, сделать все, чтобы там построили хотя бы одну ешиву. Еще они сказали, что очень расстроились из-за этого лопнувшего колеса, но сам Кахане совершенно не огорчился. Потому что он никогда о себе не думает; только о народе Израиля.

После этого они пошли в толпу и, вскидывая кулаки вверх, стали скандировать: «Народ Израиля жив!» — и на их желтых рубашках тоже был изображен кулак, желтый на черном фоне, но люди их всерьез не воспринимали. Я собрала пустые бутылки, надела по бутылке на каждый палец и по теневой стороне улицы пошла мимо магазинов обратно в фалафельную. Я уже почти дошла, как вдруг заработал громкоговоритель и я снова вернулась на площадь.

Кахане оказался самым обыкновенным человеком с черной бородой и в кипе, который говорил на очень странном иврите — с сильным американским акцентом — и немного заикался. Он постоянно вставлял в свою речь какое-нибудь изречение из Торы, но поначалу говорил очень тихо, и его практически никто, кроме моряка Сисо и его друзей, не слушал. Люди на площади продолжали заниматься своими делами. И вдруг он как заорет:

— Евреи! Дочери Израиля оскверняют себя, связываясь с арабами. Арабы отнимают у нас наши заработки, наших дочерей и нашу страну!

В его голосе звучали одновременно и мольба, и укор, и, услышав его вопль, люди стали выходить из магазинов, а те, кто гулял по площади, остановились и стали слушать.

— Я говорю то, о чем вы думаете сами, — крикнул Кахане в рупор, обращаясь к толпе, стоявшей перед ним с кошелками, пакетами и детскими колясками, и воздел руки к небу. — Все остальные — лицемеры и трусы! Евреи! Мы должны очистить нашу страну от врагов!

Раздались жидкие аплодисменты. Кахане сделал паузу, затем два раза выкрикнул название соседней арабской деревни, погладил бороду и сказал:

— Разве это арабская деревня? Нет, это не арабская деревня! Это еврейская деревня, в которой временно проживают арабы!

Народ засмеялся, и многие стали аплодировать. Бутылки, надетые на мои пальцы, сталкивались друг с другом и позвякивали, но я не боялась, что они могут разбиться. На площадь стекались все новые и новые люди. Они смотрели на Кахане с восхищением и надеждой, а некоторые даже начали скандировать его имя.