— Только пусть теперь я скажу, сколько у нее стало руков.
— Ну, сколько?
— Пять!
— Нет, не пять! Не пять!
— Ну, шесть, шесть. У нее стало шесть руков. Это все из-за тебя. Я просто боялся, что ты скажешь первым.
— Правильно, шесть. Только надо говорить не «руков», а «рук». В общем, теперь у женщины было шесть рук, но не было ни живота, ни спины. У нее осталось только сердце. И больше она не плакала. Теперь она могла держать обоих близнецов, давать им молоко из бутылочек, менять им обоим одновременно пеленки, и еще оставалось две руки, чтобы складывать белье и зашивать порвавшуюся одежду старших детей.
— Как нам, когда у нас штаны порвались.
— Из-за того, что мы на полу валялись.
— А когда близнецы засыпали, — сказала я, глядя на их наивные личики, которые ничего не подозревали и полностью мне доверяли, — и когда старшие дети тоже шли спать, она за десять минут перемывала все полы в доме тремя швабрами и тремя тряпками одновременно. Но недолго она радовалась…
— Что? Опять стала грустная?
— И опять начала плакать?
— Да. Снова стала плакать и вытирать слезы руками — всеми руками сразу, — но даже шести рук ей для этого не хватило. Потому что она посмотрела на себя в зеркало — в первый раз за все это время посмотрелась в зеркало, — и что же она там увидела?
— Увидела, что она страшная, да?
— Страшнющая такая, многорукая!
— Точно. Она увидела в зеркале, что она страшная, что у нее есть только голова, шесть рук и две ноги. Почти всю ночь она просидела на кровати и проплакала.
— И слезы вытекли на улицу.
— И снова пришла колдунья.
— Да, колдунья пришла опять, но на этот раз уже не притворялась доброй. Ей было плевать на то, что женщина плачет, и она не хотела возвращать ей то, что у нее забрала. «Если, — говорит, — ты не хочешь быть страшным чудовищем, какого еще никто никогда не видывал, тогда отдай мне свои ноги, а я тебе за это дам еще две руки, и ты превратишься в осьминога. Ну а что такое осьминог, знают все».
— А женщина спрашивает: «Осьминог? А кто это — осьминог?»
— Ты неправильно говоришь. Она должна бояться. Она должна сказать: «Какой еще такой осьминог?! Что это еще за осьминог такой?!»
— Верно, женщина не знала, что такое осьминог, и это слово ее напугало. Но колдунья объяснила ей, кто это, успокоила ее и показала ей фотографию осьминога.
— Такую же, какую ты показывала нам?
— Да, она у меня в кармане. Вот. Это осьминог. У него восемь рук.
— Смотри, что ты наделал! Ты ее порвал.
— Ничего я не рвал, она уже и так была рватая. Правда же, Эти, она была рватая? Скажи ему, что ты дала мне ее такую.
— Эти! А пусть осьминог будет теперь у меня, ладно?
— Когда сказка кончится, я тебе его отдам.
— Нет, ты его еще больше порвешь. Правда, Эти? Правда, что он его еще больше порвет?
Я пообещала им, что склею фотографию осьминога, и они снова приготовились слушать.
— Ну вот. Посмотрела, значит, женщина на эту фотографию, и осьминог показался ей красивым. Вокруг него было синее море, и он не был похож на странное уродливое чудище. И она тут же согласилась. Не раздумывая. Отдала колдунье свои ноги, а вместо них получила еще две руки, и стало их у нее…
— Восемь!
— Правильно. У нее стало восемь рук. В точности, как у осьминога. И так она превратилась в осьминога. Посмотрелась она в зеркало, а у нее голова и восемь рук. Потом она посмотрела на колдунью и вдруг увидела, что та выглядит в точности, как раньше выглядела она сама. Ведь колдунья взяла у нее и волосы, и лицо, и все тело. Взглянула она на себя в зеркало еще раз и испугалась. «Все, — думает, — теперь мне уже никогда не стать нормальной женщиной». И говорит она колдунье: «Знаешь что? А возьми еще и мое сердце. Зачем оно мне теперь нужно? Только болит все время из-за всех этих моих мучений. Бери-бери, не нужно оно мне больше». Ну и отдала ей сердце. И что же у нее осталось? Только голова и восемь рук. И голова ее все время думает: «Что же мне теперь делать? Что же мне теперь делать?» Потому что это все, о чем она могла думать. Ведь тела у нее больше не было, и про тело ей не надо было думать. И ног, чтобы танцевать, у нее не было; и живота у нее больше не было, так что ей не хотелось вкусных пирожных, мороженого и шоколада; и рта у нее больше не было, и она не могла больше смеяться над анекдотами; и сердца у нее не было, и ей больше не хотелось обнять своих детей восемью руками и не хотелось рассказывать им сказки, которые они любили. Только одни руки у нее и остались, и они делали то, что приказывала им голова. А приказывала она им только трудиться. С утра и до вечера — трудиться, трудиться и трудиться.
Читать дальше