С любовью повествует Лесков об о. Кириаке (в рождественском рассказе «На краю света»), который отправился в Сибирь нести свет православной веры туземным народам. Весьма знаменательно, что К. Победоносцев, воспитатель будущего императора Александра III, рекомендовал прочитать этот рассказ наследнику престола. В. Розанов советовал читать этот «прекрасный рассказ» «писателя твердого и глубокомысленного», считая его важным для понимания самой сути отличия русской культуры от западноевропейского искусства, в широком смысле — западной цивилизации (на примере, в частности, эпизода «беседы одного старого архиерея о сравнительных достоинствах живописного изображения Спасителя на Западе и у нас»*).
Ценен и дорог нам Лесков своей современностью, своей бесстрашной борьбой с не различающей добро и зло «толерантностью». В многочисленной «армии» лесковских подвижников, в ряду образов сельских пастырей выделяется чудесная, величавая фигура протопопа Савелия Туберозова из хроники «Соборяне». Журнал Достоевского «Гражданин» писал в свое время, что в этом образе — та «великая, „непомерная“ душевная сила, которою испокон веку велась, ведется и будет вестись история наша… эта великорусская сила — душа — стоит теперь перед нами, перед совестью и сознаньем так называемого образованного русского общества, неотразимо стоит…».
Лесковский пастырь с подлинно народными чертами его облика приходит к нам из маленького уездного городка Старгорода на тихой, невеликой речке Турице (напоминающей, кажется, столь любимый самим писателем родной его Орлик). Предчувствуя надвигающуюся эпоху безверия, нигилистический разгул, о. Савелий призывает к борьбе с духом «шаткости», когда сокрушается система ценностей (а знание истинной иерархии ценностей дает только Церковь). Когда Иуда-предатель, с точки зрения «слепо почивающих в законе», чуть ли не заслуживает награды, ибо он «соблюл закон, предав Учителя, преследуемого правителями». С горечью видит пастырь «великую утрату заботы о благе родины и, как последний пример, небреженье о молитве в день народных торжеств, сведенной на единую формальность». Протопоп в открытую обращается к так называемым интеллигентам, мнящим себя либералами, «охуждающим горячность патриотического чувства», но отнюдь не порицающим «ухищрения тайных врагов государства». К обывателям с их «бесстрастным равнодушием к добру и злу» (к такому, например, злу, как спаиванье народа винными откупщиками, о чем Туберозов пишет в своих дневниковых записях 1859 года).
Лесковский герой не принимал «торговлю совестью». «Без веры, без идеалов, без почтения к деяниям предков великих… это сгубит Россию», — говорил он, убежденный, что истинное христианское смирение не имеет ничего общего с безволием, соглашательством, попустительством злу. Смирение христианина заканчивается там, где возникает опасность попрания святынь веры. Там, где начинается речь о Церкви, кончается компромисс. Как имеет свой долг перед Создателем отдельная человеческая личность, так же имеет долг перед Ним и соборная личность русского народа…
Невольно вспоминается: «Кто разумеет делать добро и не делает, тому грех» (Иак. 4,17). Вроде бы и не согрешил, но и не сделал добра, которое мог бы сделать. В своих проповедях пастырь стремится убедить прихожан «в необходимости всегдашнего себя преображения». Кстати, и в другом месте (в хронике «Захудалый род») писатель говорит, что «изменению всего» должно обязательно предшествовать «изменение…в самом человеке». Характерно, что эта мысль близка и Достоевскому, писавшему в черновом тексте романа «Подросток»: «Свет надо переделать, начнем с себя». Заметим, что эта проблема «преображения себя», преображения мира стала основополагающей в русской культуре, русской философии.
Иным — теплохладным, равнодушным к совершаемому злу, искусным демагогам с грандиозными утопическими прожектами — лесковский подвижник противопоставляет как величайшее из свершений человеческих дело доброе незаметного труженика, бедняка, взявшего на воспитание троих сирот.
Он обращается к соотечественникам, призывая их воспитывать в себе духовный национальный характер: «…Силу иметь во всех борьбах коваться, как металл некий крепкий и ковкий, а не плющиться, как низменная глина, иссыхая, сохраняющая отпечаток последней ноги, которая на нее наступила». Вот оно — волевое начало в Православии! «…Но не философ я, а гражданин», — утверждает этот ревностный патриот. Когда появляются такие герои, кажется, что весь мир как бы приподнимается над житейской обывательщиной.
Читать дальше