Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 02

Лесков считал: пока жив в народе праведнический идеал, живо «стремление к высшему идеалу» — живы и мы. Без этого — «обмеление мыслей и чувств», «оподление нравов», «голод ума, голод сердца», неизбежное моральное падение. Да, «в обществе пали идеалы, и оно всё более погружается в меркантилизм и становится глухо и немо ко всяким высшим вопросам», — говорил, словно предчувствуя сегодняшний день, Лесков. Но всё равно — «ещё не вcё пропало» и «кое-где по местам светлеют дивные своею высотою и величием характеры и яркие признаки неодолимой веры народа в свою способность совершать своё великое историческое призвание. Доброй силы на семена у нас ещё хватит, а малая горсть дрожжей большую опару поднимает».

Недаром Лесков с такой мудрой настойчивостью искал (и учил нас искать и находить!) в самой действительности (даже самой мрачной) «хотя то небольшое число трёх праведных», без которых «несть граду стояния». Он убеждён был, что они «у нас не переводились, да и не переведутся… Их только не замечают, а если стать присматриваться — они есть».

«Лучшие люди» — о том же говорил и Достоевский — «познаются высшим нравственным развитием и высшим нравственным влиянием». И он показал нам одного из них, «неприметного русского человека», воина Туркестанского стрелкового батальона Фому Данилова, отказавшегося принять магометанство и принявшего жесточайшие муки, варварски умерщвлённого истязателями (пораженными мужеством его). «Был он ещё молод, — писал Достоевский, — там где-то у него молодая жена и дочь, никогда-то он их теперь не увидит, но пусть: „Где бы я ни был, против совести моей не поступлю и мучения приму“, — подлинно уж правда для правды, а не для красы! И никакой кривды, никакого софизма с совестью». Писателя в то же время поразило, как отнеслась либеральная печать к подвигу: «сухо. He нашего, дескать, мира. Хотя бы честность и сила духа должны были поразить сердечно: этот унтер-офицер есть воплощение народа, с его незыблемостью в убеждении».

О том же писал он и в своих художественных произведениях. В черновиках к роману «Подросток» говорится, что подросток, молодой человек, должен проникнуться пониманием, что эти «люди высшей нравственности» («идеалы») «у нас целиком есть в действительности, что они-то и влияют, что в них-то и главное дело, ибо они термометр и барометр», а не какие-нибудь «аблакаты». На фоне этой правды, как говорил писатель, всё становится на места: ты видишь иерархию ценностей, своё место в ней.

Всё это особенно важно для нынешних подростков. И очень многое зависит от того, насколько мы сегодня неравнодушны к своим «лучшим людям»… Есть в обществе идеалы или их нет — этот вопрос, поставленный русскими классиками, сегодня становится вопросом жизни и смерти.

Манящими путеводными колокольчиками уже в первых лесковских произведениях начинает звенеть тема русского подвижничества как выхода из духовно-нравственного тупика. И в ней явственно слышатся эпические ноты.

Лесков считал, что «в горестные минуты общего бедствия» сама «среда народная» выдвигает избранных. Таких, как Иван Северьяныч, «очарованный странник», «типический, простодушный, добрый русский богатырь» вроде Ильи Муромца. И силы в нем таятся поистине богатырские — не только физические, но и духовные, в них — неугасимая «жизненность» русского человека (недаром образ Ильи Муромца в народных преданиях связан со святостью, с духовным подвижничеством).

После прочитанного Иваном Флягиным жития святителя Тихона Задонского он проникается мыслью о грядущем «реченном всегубительстве» на Руси, всеобщей беде, море духовном. Он желает восстановить распавшуюся «цепь времен», объединить народ общерусским единством. Он готов душу свою положить «за землю русскую, за веру христианскую», этот истинный лесковский «соборянин» — с его «протягновением на подвиг».

Писатель видел главную заслугу своего творчества в изображении «положительных типов» русских людей; отрицательные типы, по его словам, он писал хуже, ибо ему было тяжело изображать характеры, «не гармонирующие с его личным настроением». Вместе с Н. Гоголем, Ф. Достоевским, И. Гончаровым, М. Салтыковым-Щедриным он вел напряженный поиск воплощения нравственного идеала, основанного на тысячелетних православных «принципах сердца». Задача эта — необыкновенной сложности — изобразить в литературе изумительный тип глубоко верующего человека, что подчеркивал особо Салтыков-Щедрин. По его убеждению, нужно иметь «почти сверхъестественное художническое чутье, чтоб отыскать неисчерпаемое богатство содержания в этом внешнем однообразии веры».