В образах Бычкова, Арапова, Белоярцева Лесков показал, до каких крайностей могут дойти иные нигилисты-радикалы, эта, по словам писателя, «человеческая накипь». Это были те, кто стоит вне «своей колеи» истории, кто отвергает под флагом призрачных социальных теорий, заносимых далёкими западными ветрами, всё прошлое России.
Все симпатии автора «Некуда» на стороне молодого героя его, доктора Розанова. Пока обитатели коммуны балуются опытами по искусственному оплодотворению на кроликах*, доктор спасает людей, считая, что без конкретных дел все абстрактные «гуманные теории — вздор, ахинея и ложь». Презирая всю «тлень и грязь» жизни, он, человек почвенный, убеждён: нужно постепенное обновление — безо всяких ломок и перестроек.
Те же помыслы движут и ещё одним действующим лицом романа (не главным, но принципиально важным), которого автор противопоставляет тем деятелям, что возжелали «облагодетельствовать» мужика несбыточным и «мутоврят народ тот туда, тот сюда, а сами, ей-право… дороги никуда не знают». Это сын деревенского богача из крестьян Лука Масленников, который печётся не только и не столько о себе, но — о близких, о деревне родной, где отстраивает то школу ремесленную, то больничку, то пожарную команду заводит, и там, глядишь, всё у него «закипит». (Этот тип «нового человека», «постепеновца» был менее всего понят и осмыслен, искажался и просто замалчивался.)
Ведь и сам Лесков считал себя «постепеновцем» в противоположность радикалам-нигилистам, он ратовал за поступательное, эволюционное совершенствование общества путем реформ. Реформ не насильственных, не грабительских, не гибельных для народа, не ломающих, а учитывающих вековой уклад жизни. И образцом тут для него были мудрые государственные акты Александра II, и прежде всего освобождение крестьян от крепостной зависимости, вдохнувшие в Россию новые силы после ее тяжкого поражения в Крымской войне 1854–1855 годов**. Недаром писатель не снимал с руки кольцо с александритом — камнем, названным в честь царя-освободителя.
Мечтая о расцвете русской культуры и образования, науки и промышленности, Лесков восхищался не только народными умельцами-самородками с их «мелкоскопическими» изобретениями («Левша»), но и выдающимися открытиями русских учёных-естествоиспытателей. Приветствовал он и «хождение в науку» наших соотечественниц (которые считались тогда самыми образованными в Европе благодаря своей деятельности — в педагогике и медицине). Вместе с тем, заметим, Лесков не принимал нигилисток-прогрессисток, повторяя: «Нам добрые жёны и добрые матери нужны. В них нуждается Россия более, чем в гениальных министрах и генералах. Наша страна такова, что она семьёю крепка»… Лесков не идеализировал народ, не ставил его «на ходули», трезво смотрел на его недостатки, нередко подтрунивая над ними, но за этим всегда стояла горячая любовь к своей «мягкосердечной Руси». К нашему «умному и доброму народу», в среде которого он и находил любимых своих героев, воплощавших лучшие черты народного характера.
Роман «Некуда» Лесков до конца дней считал «честнейшим делом» своей жизни. Со свойственной ему зоркостью всматривался он в жизнь российских столиц и провинциальной «глубинки» и обнаруживал признаки застоя, разложения в дворянском, аристократическом быту, шумливый радикализм в некоторых светских либеральных кружках и кружочках, проникнутых прозападническими настроениями, далёких от всего народного, заигрывающих с нигилистами. Таков в «Некуда» и кружок графини Е. Салиас де Турнемир, ставшей прообразом лесковской «углекислой феи Чистых Прудов», о которой сказано: «Рассуждала она решительно обо всём, о чём вы хотите, но более всего любила говорить о том, какое значение могут иметь просвещённое содействие или просвещённая оппозиция просвещённых людей, „стоящих на челе общественной лестницы“».
Меткое, проницательное слово Лескова, идущего против «передовых течений», пришлось не по вкусу не только нигилистам, но и либеральным циникам. Причины успеха «экспериментов» в среде «просвещённого» слоя Лесков видел в отсутствии истинного просвещения, основанного на христианских идеалах, в податливости на разные западные «веяния» и «новизны», утопические теории. Он упрекал этих «теоретиков» в отрыве от народной почвы, в упованиях на всепоглощающую силу материального прогресса. Первым показал он всю опасность подмены духовности материальным, которая в будущем может привести к человеконенавистничеству.
Читать дальше