Рене Баржавель - Дороги Катманду

Теперь деревья на обочинах исчезли, и дорога превратилась в узкую тропу, пересекавшую глинистую равнину, растрескавшуюся, словно дно водоема, воду из которого солнце выпило много лет назад. Они пересекали это однообразное пространство уже много часов подряд, и Оливье утратил ощущение времени. Ему казалось, что он или попал в кошмарный сон, или благодаря какому-то колдовству очутился на чужой планете, умирающей вместе со своими обитателями.

Они проехали мимо множества стервятников, кишевших вокруг какой- то падали, возможно, дохлой коровы или буйвола. Разглядеть тушу было невозможно. Казалось, что она скрыта под несколькими слоям падальщиков. Те из них, кто оказался сверху, пытались пробиться к добыче, просовывая головы на длинных шеях сквозь массу более удачливых сотоварищей. И к царившей вокруг падали сумятице постоянно добавлялись все новые и новые конкуренты, кружившиеся над добычей, тяжело взмахивая огромными крыльями. Казалось, что они возникают буквально из пустоты.

Они проехали через жалкую деревушку, хижины которой с соломенными крышами прижимались друг к другу, словно пытаясь защититься не только от солнца, но и от жестокого мира. Оливье увидел в деревне только женщин и детей, а также нескольких стариков, доживающих свои последние дни.

— Это деревня париев, — объяснил Патрик, когда они оставили деревушку далеко позади. — Это неприкасаемые, они не принадлежат ни к одной касте. Палнах, деревня, в которой я сейчас работаю, точно такая же. Все мужчины из нее уходят на заработки в соседнюю, более богатую деревню. Ну, относительно богатую. То есть деревню, в которой жители принадлежат к той или иной касте, где мужчины вправе считать себя мужчинами. Парии — это вообще не люди. Их заставляют работать, как лошадей или буйволов, им дают что-нибудь съедобное, чтобы в этот день они могли прокормить себя и свою семью, а потом прогоняют их. Так после работы бросают охапку сена буйволу перед тем, как отправить его в хлев. Да, правительство дало им землю, но им некогда обрабатывать ее, некогда копать колодцы. К тому времени, когда придут дожди, они все загнутся от голода.

— Что за дурачье! — проворчал Оливье. — Чего они ждут, почему не бунтуют? Им достаточно поджечь окружающий их сушняк!

— Они даже не догадываются, что такое возможно, — ответил Патрик. — Они знают только то, что они парии. И это они знают с момента своего рождения, знают тысячи лет, всегда. Ты можешь убедить буйвола, что он есть нечто иное, а не буйвол? И все же он хотя бы изредка может боднуть своего хозяина. Но у париев нет рогов.

Издалека джип выглядел, как облако пыли, перемещавшееся по пустыне. По совершенно сухой, но все же населенной равнине с немногочисленными деревушками, причем, вокруг некоторых даже встречались деревья, хотя и почти засохшие. Казалось невероятным, что в таких условиях может существовать жизнь.

— Их революция осуществляется нашими руками, — продолжал Патрик. — Мы появляемся здесь с деньгами. И эти деньги мы не тратим на милостыню. Нет, мы платим им за работу. Но работают они не на нас, а на себя. Они начинают копать колодцы, обрабатывать принадлежащую им землю, сеять, собирать урожай. Как только они получают достаточно зерна, чтобы продержаться до следующего урожая, они спасены, и мы можем уезжать. Приехав сюда, мы имеем дело с животными; уезжая, оставляем здесь людей.

Оливье промолчал. На него давил свинцовый груз усталости, резкой смены обстановки и абсурдности всего, что он успел здесь увидеть. Пыль и мелкий песок забивали ему горло, скрипели на зубах и обволакивали все тело, словно реголит Луну.

Постепенно дорога поднялась над уровнем окружающей равнины. Теперь джип катился по насыпи, возвышавшейся на метр с лишним над потрескавшейся глинистой почвой.

— Когда нет засухи, — сказал Патрик, — эта местность каждый год оказывается под водой. Более или менее сухой остается только дорога, идущая по насыпи, хотя иногда ее тоже заливает.

Солнце опускалось к горизонту, но жара не спадала. Шлейф пыли позади джипа окрасился в розовый цвет.

— Когда я приехал в Палнах, его жители ходили без одежды. В Индии есть места, где обнаженность свидетельствует о невинности. Здесь же они ходили голые, как животные. Поэтому нам пришлось начать с того, что мы их одели.

Они подъезжали к деревне, хижины которой сгрудились на невысоком бугре, зародыше холма, который все же мог защитить деревню от наводнений.

— А вот и Палнах, — сказал Патрик.