Рене Баржавель: Лунный Колумб

— Я, Колумб, вернувшийся из Индии, я хочу рассказать вам…

— Ты отстал от жизни, Колумб! Ты живешь не в том времени! Ты вернулся не из Индии, а с Луны!

— Это все равно Индия, все та же Индия…

— И что же ты нашел там, в конце своего путешествия?

— Камни и пыль, везде одно и то же…

— Камни и пыль, а вдобавок еще ты, падаль…

— И вдобавок еще я, падаль, я, чистый разум…

Может быть… Да, вполне может быть, что он скажет именно эти слова. Я хорошо знаю его, поэтому и позволил себе немного пофантазировать. Но угрызения совести останавливают меня. Я не хочу придумывать будущее. Я уже описал его в "Неосторожном путешественнике", отправив героя романа в 100000 год. Но это был всего лишь роман. Теперь я должен играть по правилам. Я должен сдерживать свое воображение и ждать. Ждать, пока он не вернется.

Мы все ждем его, кто с большей, кто с меньшей надеждой. С надеждой, которую каждый день кто-нибудь из нас теряет. Большинство вообще постепенно забывает о нем. Ведь есть же последние новости, не так ли? Есть забота о хлебе насущном, есть любовь, работа, отпуск… В конце концов, кому нужна эта Луна?

И все же, попробуем вспомнить, как все начиналось.

Это был еще тот базар — настоящее вавилонское столпотворение. Три миллиона кретинов, заполнивших пустыню Кро, обливающихся потом, с задранными кверху носами, пялили глаза на его воздушный шар высотой с Эйфелеву башню. Шар выглядел довольно глупо — он был наполнен только частично и слегка покачивался в воздушных потоках. Толпа вокруг него пожирала сэндвичи, глотала лимонад, кричала, пела, скауты размахивали какими-то дурацкими флажками, министр никак не мог добраться до конца торжественной речи, жандармы молча плавились в своей черной форме, пустынные ящерицы не представляли, куда спрятаться от тысяч ног…

Но он уже был один в небольшой круглой кабине.

Наконец, фанфары грянули «Марсельезу, все сняли шляпы, несмотря на адское солнце, и огромный, забавный, плохо надутый шар начал медленно подниматься. Только теперь все увидели идеально круглую кабину, подвешенную к нему. Она была разрисована черными и белыми полосами и походила на дыню. Она помещалась на нижнем конце огромной решетчатой мачты, пронизывавшей шар насквозь до самой его вершины. Под капсулой висело сопло ионного двигателя, удивительно похожее на хвостик дыни. Могучие потоки энергии отнюдь не хлестали из него; не чувствовалось даже малейшего дыхания воздушной струи. Сопло должно было заработать позже, значительно позже и гораздо выше над землей. Оболочка шара, покрытая тончайшим слоем металлического полупроводника или чего- то похожего, в действительности, была гигантской солнечной батареей. В верхних слоях атмосферы, когда расширившийся газ полностью заполнит оболочку, батарея начнет вырабатывать энергию. Газ, заполняющий баллон и едва не разрывающий его в пустоте, будет подаваться вниз, к двигателю, ионизироваться в нем и выбрасываться из сопла. И все вместе — шар, мачта, баллон — жестко скрепленное в одно целое, начнет под воздействием слабой тяги двигателя свое путешествие к Луне. Сначала медленно, потом чуть быстрее, затем еще немного быстрее, с одним и тем же небольшим постоянным ускорением. Конструкторы не снабдили устройство мощным двигателем и массивной оболочкой, и оно осталось очень легким. Сам Колумб тоже весит очень мало, поэтому он и занял место внутри кабины.

Почему я выбрал именно Колумба? Здесь я должен напомнить, что именно я выбрал его — для тех, кто забыл или не знал. Ведь были и другие кандидаты — Дон Кихот, Супермен, Гамлет и Фаусто Коппи. Великие герои. У каждого из них были свои мотивы и определенные шансы на успех. Но едва среди кандидатов появился Колумб, как все остальные тут же перестали существовать для меня.

Когда он был еще совсем маленьким, мать рассказывала ему сказку. Небольшой кусочек сегодня вечером, другой, тоже небольшой, завтра. Он не забыл ни одного слова сказки, ни одной буквы. Возможно, именно поэтому он такой легкий, как ребенок… Именно эта сказка сделала Луну такой близкой для него, задолго до того, как он опустился на нее.

Я выбрал его еще и потому, что в кабине мог находиться только тот, кто привык к одиночеству. Он должен был не просто не бояться одиночества, но любить его. Колумб всегда был одинок. Он был одинок в детстве, с волшебной сказкой в своих снах. Одинок жалким наставником в колледже среди толпы орущих двоечников, которых он просто не слышал. Одинок среди чисел, молекул и ядерных частиц — он восхищенно забивал ими свои мозги до тех пор, пока ему не начинало казаться, что его голова заполнена легкой пеной. Одинок в любви рядом со страстно любившей его женщиной — он же любил ее так, как можно любить бифштекс. Одинок среди своих четырех детей, казавшихся ему такими же простодушными, такими же чистыми, как он сам. Но его дети, как и все мы, стали взрослыми после первой же лжи. Лишь он всегда оставался единственным ребенком.