Наталья Арбузова - Можете звать меня Татьяной

Господи, какой ненавистью обернулась мещанская свадьба! Сережа обвиняет Аню в том, что она оформила липовую инвалидность, связавши врачихе кофту. Вряд ли это так просто. Аня огульно обвиняет Сережу в изменах. Уж кого-кого, только не его. Сережа теперь ходит по воскресеньям писать маслом на природе эскизы с группой художников. Художниц! одних женщин. Опять они. Им некуда приткнуться. Вступают в общества защиты животных. Заделываются ревностными церковными прихожанками. И всё напрасно. Не могут понять: не хватает не мужчин, но мужской потенции. На них, единожды в жизни родивших, не напасешься. У мужчин давно образовался невроз и женобоязнь. Утратили чувство полноценности. Осталось только пить. Поздняя стадия развития цивилизации белой расы. Издержки женской эмансипации. Нечего удивляться, что желтая и черная расы берут верх. О Марианна, Марианна, ты будешь кофе с молоком. У нас свои узбеки, у них свои алжирцы. Жгут автомобили в предместьях Парижа. Это будет много позже. Сережа с Аней расстались в смиренные брежневские времена.

Сережа пишет маслом тоже и с фотографий. Ну и что? а Шишкин? его Крамской изобразил с большим старинным фотоаппаратом на ножках. Фетровая шляпа, скрещенные ноги в сапогах. Оперся на штатив. Сережа пишет уже неплохо. И тут на него как буря налетает следующая женщина. Не женщина, а ходячее несчастье. Потом Сережа скажет: «Наверное, Аня меня прокляла». Татьяна даже не знает имени новой его беды. Она, Татьяна, звонит Сереже. В ответ: «Гы-ы! зачем тебе понадобился Сергей Алексеич? иди гуляй». А Сергей Алексеич пропал. Исчез через неделю после свадьбы. Завербовался на Дальний Восток.

На Дальнем Востоке пушки молчат, ребята молодые скучают без девчат. Скучают без девчат, не ноют, не ворчат - палубу драят и письма строчат. Но труден быт в колонии Сережиного почтового ящика. На светлый океан нет времени взглянуть. И прибилась к Сереже третья, последняя в его жизни женщина Галина. Когда носочки постирает, когда пирожок испечет. Удрал-то Сережа от безымянной мучительницы три года назад, даже не оформив развода. Не до жиру, быть бы живу. Теперь вернулся со страхом и с новой женой. Татьяна не знает, как Сережа выпутался. Знает только, что всё само собой устаканилось.

Не надолго. Грянула перестройка. Сережин почтовый ящик возле Гражданской как-то удачно переключился на внедренье сотовой связи. Вместил в свои таинственные корпуса центральный офис Билайн. Сережа засел за компьютер - седой клерк. Бывшая сотрудница Сережиной лаборатории красавица Наталья Чернышова, на которую он бывало не смел взглянуть, пошла в офис уборщицей. Изменившийся под давленьем обстоятельств Сережа беспечно говорил Татьяне: «Что ей стоит тряпкой помахать. У ней первый разряд по трем видам спорта». Потом стало голодно. Сережа вычислил, что самая дешевая еда – картофельный суп из мясных костей. Попробовал с Галиной – ничего, есть можно. Поехал с заслуженным рюкзаком воровать с поля картошку. Поймали его, жалкого, испуганного. Долго срамили, потом отпустили под честное слово, что никогда, ни за что.

Сережина сестра Нина постарела, поутихла в своем неизбывном одиночестве. Работает в музее восточных культур у Никитских ворот. Устраивает там по грошу, по грошу хорошие концерты силами студентов консерватории. Татьяне вход бесплатный. Сестра Ирина вырастила в одиночку сына. Он иногда ездит вместе с Сережею по воскресеньям играть в волейбол близ той же исхоженной вдоль и поперек Усовской ветки. Там-то как раз собираются одни мужчины. Жилистые инженеры, всю жизнь протрубившие в почтовых ящиках. Порядком истрепанные, теперь же списанные за ненадобностью. А однополярный мир всё равно не получился. Роль международного полицейского требует большей справедливости, чем нежели было проявлено Соединенными Штатами. Возродится, грозно воспрянет, ощетинится наша пресловутая «оборонка». Устрашит ближних и дальних. Перестанут наконец вытирать об нас ноги. Но это уже будет без них, волейболистов.

Виктор Гюго написал целую книгу стихов «Искусство быть дедом». Татьяна искусством быть бабушкой не овладела. Но искусством быть старой пришлось овладеть. Тут практически нет выбора. Тебя ставят перед фактом. Всё в ней протестовало. Пеппи Длинный Чулок учила Томми и Анику сказать так: «Я пилюльку проглочу - старой стать я не хочу».Дайте, дайте мне эту пилюльку! где она? Есть люди. не созданные для старости. Старый Пушкин… нонсенс. Но кричать бесполезно. Мандельштам кричал: «Откройте! я не создан для тюрьмы!» В тот раз Максимилиан Волошин его вытащил. А что было потом?