Феи развернули хозяйственную деятельность. Татьянин участок был крайний. Глубокая канава для стока воды окружала его. В одно прекрасное утро осушительные канавки оказались подальше, сетчатый забор подвинут и заодно подлатан. На освободившейся от поэтичных люпинов земле (их и так осталось много за забором) уже росла клубника. Не гнилая, в сыром-то огороде. Крупная, крепкая, с темными крапинками глубоко утопленных в мякоть семечек. И усы, усы через дорожки, посыпанные песочком. Ну, несколько ягод досталось эльфам – много ли им нужно, эфемерным созданиям. Татьяна ездила на машине за козьим молоком. С тех, кто пришел пешком, баба брала дешевле. Кто приезжал на машине – с тех подороже. Справедливость во всем. Коза действительно существовала, но хитрая баба, ее хозяйка, таскала бидонами молоко из бочки и продавала за козье. Хлебали натуральное молоко с фермы, давя крупную клубнику.
Между Петей и Сережей разница была в две недели, и похожи они были больше, чем Андрей с Павлом. Между ними, двоюродными, еще никакая кошка не пробежала, и они дружно спали, не брыкаясь, доколе не разбудят. В одно не менее прекрасное утро, чем то, когда забор подвинули, они проснулись не в будке, а в двухкомнатном домике. Феи попрятались, словно и не они. Татьяна получила свою комнатушку. Не потому, что профессор – об этом она давно забыла – а как глава семьи. Семеро по лавкам – это не шутка. В большой семейной комнате сами собой возникли стол и те самые лавки, по коим семеро. Двухэтажные кровати были сохранены. Теперь мальчики спали внизу по одному, а родители их наверху. Уютно. Глянешь вниз – там сынишка твой свернулся калачиком.
В Татьяниной комнатке как по щучьему веленью появилась узкая кровать с деревянными спинками (такие стояли в советских гостиничных номерах), а также задрипанный письменный стол, при нем кой-какое кресло. И Татьяна писала, писала прозу. Вряд ли плохую - феи такого не допустили бы. Никто об этих Татьяниных занятиях пока не знал, кроме ее друга профессора Хлумова Владимира Михалыча. Он вел в ГАИШе интернет-журнал и литературную студию. Гладил много старшую его Татьяну по головке и рекламировал. Но она свои писанья в интернет не больно-то давала. Слишком много там всякого хламу, не в обиду будь сказано хорошему человеку, редкостному подвижнику Владимиру Михалычу.
Петя с Сережей в детсад не ходили не пришлось. Пошли в школу в шесть лет - на дворе тогда стоял лютый восемьдесят девятый год. На улицах разбой, в магазинах пусто. Сидели за одной партою, получали на двоих один пакет с продуктами. Это благодарность за разрушенье берлинской стены. В их школе преподавали все ихние родители. Преподавали в старших классах, за своими ребятами присматривали урывками. Тогда учительствовали все кому не лень. Математику и физику вели инженеры из развалившихся почтовых ящиков. Историю - бывшие референты бывших райкомовских шишек. Но феи и в этом бедламе сориентировались. После уроков учили мальчиков игре на фортепьяно (школьном, кой-как настроенном, но в присутствии фей звучавшем вполне прилично). Плату брали ровно нарезанными листами исписанных тетрадей. Если на клочке попадалась отметка (любая), такая деньга принималась за целую неделю занятий. Деньги строго пересчитывались, класс запирался изнутри, и начинались занятия. Но прежде всего похлебать в столовой горохового супа. Не жили – выживали. Настал и денежный обвал. А у Татьяны ничего не было, ага!
Петя с Сережей умней Татьяны, Андрея и Павла. Человечество движется к прогрессу, как же иначе. Одним умом и живем. Но финансирования умнице профессору Хлумову не давали шесть лет. А то бы он Татьяне уж что-нибудь да уделил. Умницы феи той порой настрополились доить козу обманщицы-бабы, пока хозяйка с бидоном лезла без очереди за молоком с фермы (ферма еще существовала). Эльфы носили Татьяне трехлитровую банку козьего молока ежедневно. Как носили? по воздуху, по воздуху. Ветерок поддерживал банку под донышко. Летом Петя с Сережей после школьного горохового супа и немецких подачек приходили в себя. Купались в озере. На двух старых жигулях выезжали на дальний песчаный пляж, где не было помоек. Научились плавать все – уж феи научат. Вера с Ириной сами стали похожи на фей, словно в них вселились гены Татьяниной матери. А Петя с Сережей давно эльфы. На головах у них венки из белых кувшинок. У Веры с Ириной на шее такие же ожерелья до пояса. Наше озеро. Когда на обратном пути проезжают позорные помойки, Татьяна велит детям зажмурить глаза и заткнуть носы. Откуда у местных жителей такая любовь ко всякой грязи? Оказывается, славный город Железнодорожный с другого бока соседствует со знаменитыми люберецкими полями орошения. Их уже нет, но остался курган, где захоронен мусор. Производит впечатление. Нехорошее соседство.
Читать дальше