Николай Крыщук - В Петербурге летом жить можно…

А главная беда в том, что мысль становится короткой. Мысль ведь нуждается в сне и в пробуждении, в игре и в работе утомительной. В вечерних тренировках с партнером и в вечерней грусти. Обязательно. Еще в ночной тоске и страхе. Иначе она не созреет.

Этой протяженности пьянице не хватает. Он ежедневно окорачивает судьбу. Мозг живет допинговыми озарениями. В событие вырастает скрюченная пожелтевшая ботва картофеля, будя мысль о матери. Желток в молоке, ускользающий из-под ложки – в событие заката. Люди, те вообще вызывают исключительно сильные впечатления. Интуиция становится прямо-таки звериной, поэтому то и дело подводит. Чувства уже настолько невыразимы, что брезгуют словом, подталкивая к сверхзвуковому действию.

При этом пьяницы – все поэты.

Игорь Потехин много обещал, но как-то незаметно стал пьяницей. В его черной упругой шевелюре очень рано зазмеилась седина. Неизменная «тройка», чуть тесная для спортивной, хоть и не крупной фигуры. Молодые бирюзовые глаза. По нынешним временам так вообще все данные для номенклатурной карьеры.

Сначала его повысили как своего, но потом сильно понизили. Пьянство уже перестало считаться партийным знаком, но оставалось все же житейским клеймом. Акценты сместились. Свой парень стал отсутствующим завсегдатаем разливух. Между тем, дорожало.

Бывший автор громких «подвалов» превратился в репортера. По утрам он собирал пчелиную дань с милиции, относил ее в «Пук пик». Менты иногда наливали ему оставшееся от клиентов, и с утра он уже был веселый. Легкий. Улицы ложились под ноги вроде эскалаторов. В тот же злополучный день еще и наличку дали, потому что он оказался в качестве понятого. Случай тянул на очерк. Внук резал бабку подробно, а в записной книжке его обнаружили стихи Вийона.

Перо просто само бежало по бумаге.

Он кинул рукопись машинистке, скрепив сторублевкой. За пятьдесят взял «Дюбек». Семьдесят стоил флакончик спирта. Оставшиеся тридцать грели карман. Он чувствовал себя миллиардером.

Спирт закусил скудным в эту зиму снегом. Все последние зимы таковы. «Зимы ждала, ждала природа…» Все-таки он был литератором.

Утром этого дня к ним приехал посланник из Вологды. От родственников. Они с Настей были вологодские. На том и сошлись. Там когда-то хрустели газетками со статьями Игоря и уважали как писателя.

Гость их, Сергей, чувствовал себя вроде как Есенин или Жюльен Сорель – приехал покорять столицу. Он писал стихи и исследовал творчество Клюева. На утренней кухне Игорь прочитал несколько областных подборок, пощупал клок наклеенных на картон клюевских волос, рыжих, погладил щепочку от его посоха. Все вместе это тянуло не больше, чем на пародию. Включая темный румянец, кудри и крылатые глаза Сергея. Он попросил Настю напоить пришельца чаем и пошел в милицию.

До этого Игорь почти сутки не пил. Выходит, не пьянство сгубило его, а воздержание.

Это была Настина идея. Пузырь спирта с капельницей был вмурован в шкафчик с сигнализацией. Ключи Настя носила с собой. Выдавал пузырь в сутки двести граммов ровно. В молочную бутылку. А тут по причине воздержания уже все триста на текло. Игорь жахнул их разом, еще не вполне прочухав ситуацию. Да внутри уже был флакончик.

По дороге, добавив из заначки, он купил светлой сухой картошки. Пришел вроде как хозяин.

Сытый голос Насти и халат вначале не особенно насторожили его. И губы в молоке – это у нее бывало. Шлепанцы у дивана, что ж! Она вообще бывала днем ленивая, хоть сейчас в постель. Это ему нравилось.

Всегда утренняя и туманная. Именно этого Игорю недоставало в его четкой жене. Настин же муж вообще был каратистом. Манеры можно себе представить.

Они с Настей давно жили фактически как муж и жена. Иногда муж, правда, принося алименты на дочку, оставался ночевать. Игорь ревновал, конечно. Хотя и относился к этому с пониманием. Есть ведь долг.

Но тут он сорвался на подробности. Мысль-то короткая, а воображение сильное. Настя вроде как перестала его узнавать. Картошке не обрадовалась. Вроде он коммунальный сосед. Игорь сразу почувствовал, что выпил и некрасив. А она никак его в этом и не разубеждала.

«А где этот малахольный-то?» – спросил, чувствуя, что вопросом этим как бы уже превышает оставленные ему полномочия. «Сергей со Светкой вышли за хлебом». И так это было сказано, что Игорь враз все понял. И представил на диване Настины согнутые икры – похудевшие и беспомощные. А она и не отрицала. И тогда он стал бить ее табуреткой. Рядом ничего другого просто не было.