Аарон Аппельфельд - Цветы тьмы

– Тут не в правоте дело, дорогая моя, а в правильном понимании ситуации.

Как только эти слова вылетели у него изо рта, он вспомнил, что так говаривала Анна. В способности формулировать мысли с ней трудно было соревноваться. Только Франц, ее постоянный соперник, мог с ней сравниться, а прочие выглядели заиками, валили слова в кучу, добавляли или убавляли их где нужно и где нет. Только Анна умела ясно выражать идеи.

– Спасибо за беседу, мне нужно идти, – сказала Кити своим детским голосом.

– Тебе спасибо.

– Мне-то за что?

– Благодаря беседе с тобой перед моими глазами предстали родители, дом, мои школьные друзья. За месяцы в этом чулане я их лишился.

– Я рада, – ответила Кити и шагнула назад.

– Этого подарка я не ждал, – сказал Хуго, и слова сдавили ему горло.

Он хотел записать все в тетрадке и заодно прояснить несколько ощущений, возникших у него от разговора с Кити, но тут же почувствовал, что с имеющимися в его распоряжении словами этого не получится.

Каждый раз, когда он пишет – а пишет он немного, – он чувствует, что проведенное в чулане время обеднило его активный словарный запас, не говоря уже о словах, почерпнутых им из книг. После войны он покажет свою тетрадку Анне, она почитает, потупит на миг глаза, набираясь уверенности, и скажет: „Мне кажется, это стоит еще раз обдумать, а еще подсократить и подредактировать“.

Она всегда относилась к написанному ей как к математическому выражению, которое надо сократить, а в конце говорила, что этого еще недостаточно, еще осталось тут лишнее, еще не звучит так, как следовало бы. Иногда Хуго смотрел на ее работу и испытывал чувство неполноценности.

Их учитель немецкого, прочитав слабое или небрежно написанное сочинение, говорил:

– И это все мысли, что пришли тебе в голову? Ты добился успеха: ни одного достойного слова. Хорошо бы этого сочинения вообще не существовало. В будущем не подавай мне таких сочинений. Лучше напиши сверху или снизу листа: „Я еще не достиг уровня мыслящего существа“.

Зима продолжалась, набирала силу, покрывая поля и дома толстой снежной пеленой. Снова стало холодно, но на этот раз тревожиться не следовало – Хуго спал с Марьяной, каждую ночь укутанный теплотой и мягкостью. Как и все, они спят допоздна. Иногда во сне она притягивает его к себе. Хуго уже знает, что нужно делать.

– У меня еды осталось на четыре дня, – не забывает Виктория предупреждать обитателей дома. – После этого можете хоть стенки жевать.

Теперь каждая минута дорога, и женщины это знают. Они выпивают, играют в карты, рассказывают о своих похождениях и исповедуются друг другу. Хуго видел, как одна из женщин стояла на коленях возле иконы, крестилась и молилась. Во время трапез Марьяна выводит его из чулана, и он сидит со всеми. Это веселая и оживленная компания, которая посреди зимы внезапно получила отпуск. Они получают удовольствие от общества друг друга и делают что им вздумается.

– А теперь пусть Хуго рассказывает, – остановила одна из них поток болтовни.

– Чего ты хочешь от него, он еще подросток.

– Он с нами уже полтора года, интересно же, что там у него в голове вертится.

Марьяна вмешалась и сказала:

– Ни о чем другом ты думать не можешь, все об одном и том же.

– Двенадцатилетние уже знают, что такое грех.

Хуго внимательно слушает и получает удовольствие от их острословия, нахальства и проницательности. Он уже отметил, что между их мыслями и разговорами нет большого различия. Они рассказывают обо всем, что их радует или огорчает, хотя и не одним и тем же тоном.

Повторяющиеся угрозы Виктории, что припасы подходят к концу, уже их не пугают. Одна ей сказала:

– Хорошо хоть, что ты не геенной огненной нас стращаешь.

– Я-то стращаю, да что толку в этих угрозах, если уши заложены.

– Не беспокойся, когда-нибудь и мы вернемся в лоно религии.

– Наверное, я не сподоблюсь дожить до такого дня.

– Мамаша, нельзя терять надежды.

– Вы только поглядите, кто говорит, – ответила Виктория, делая странное движение головой.

Слово „Бог“ тут не редкость. О нем не раз разгорались споры, и чувство подсказывает Хуго, что если бы в зал вошел священник или монах, женщины упали бы на колени, замерли на местах или взмолились об отпущении грехов. Он слышал, как одна из них пространно объясняла:

– Бог в каждом месте, нет такого места, где бы Его не было, Он даже здесь присутствует, на этой помойке. Это мы от Него отдалились, а не Он от нас.