Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 12

16 декабря 1986 года вечером, как и год назад, за нами заехала Эльза Густавовна. Жили они всё ещё в прежней квартире, но «лёд тронулся» — этажом выше, в том же подъезде, заканчивался ремонт их нового жилья. Так же, как и в прошлом году, встретил нас Георгий Васильевич в прихожей, как и тогда, принял наши пальто, повесил их на вешалку. Обоюдно поинтересовавшись здоровьем, мы эту тему сразу же и оставили. Георгий Васильевич, провожая в кабинет, посоветовал:

— Главное, не влезайте в болезнь…

Я пообещал: «Не буду». Встреча началась, как и прошлый раз, с разговора с Майей. Георгий Васильевич сразу же заговорил о её прозе. То, что она писала, не просто нравилось ему, но наводило на серьезные размышления. Её творческий почерк, как он говорил, был ему близок.

— У вас очень необычная рука, — говорил тогда. — Если воспользоваться музыкальным термином, рука у вас дирижера. Вы так волево, так непреклонно организуете прозу, что она начинает звучать вполне музыкально.

Майя ответила, что для неё самое главное в работе найти, услышать ритм не только первой фразы либо отдельного куска, но всего задуманного от начала до конца. Георгий Васильевич слушал внимательно, низко опустив могучую голову, словно бы всматривался в какую-то, только ему ведомую, глубину.

В этих записках я не ставлю перед собой задачу рассказывать подробно об их общении, считая, что Майя со временем сделает это сама.

Однако тот разговор хочу воспроизвести, поскольку он кажется мне весьма важным для понимания творческой сути Свиридова.

Раздумывая над сказанным Майей — а она говорила тогда достаточно долго, отвечая на многие его вопросы, — Георгий Васильевич сказал:

— Речь и музыка есть нечто единое, данное людям для понимания Истины мира. Пение — внутренняя потребность человеческой души. И первое звуковое общение людей было, несомненно, песенным. Древние языки, все без исключения, музыкальны. А речь наших древнерусских городов и площадей? Она была напевна и музыкально организована. В ней отсутствовала какофония. Драгоценные самородки того языка до сих пор сохранены в народе. Пословицы, поговорки, побасенки, шутки, прибаутки, сказы, скороговорки… Это же всё музыка!

Но музыка сама по себе — искусство бессознательного. Я отрицаю в музыке мысль, а тем более какую-либо философию. Для сего даровано Слово. В нём и только в нём заключена мысль. Слово несёт в себе мысль обо всём мире, а музыка — чувство, ощущение, душу мира. И только вместе они есть Истина мира.

Всё значимое, всё истинное обязательно наполнено гармонией звука — музыкой. И эта священная река несёт на своих волнах Слово и раскрывает сокровенный тайный смысл его.

Когда Георгий Васильевич беседовал с Майей, я обыкновенно общался с Эльзой Густавовной. Но тот разговор был общим. И все мы с одинаковым вниманием слушали эти высказывания, понимая, что в них заключено для композитора самое сокровенное и важное…

До той встречи Георгий Васильевич ни разу не говорил со мной о моей творческой работе, кроме как о «Слове…». Я даже не знал, прочёл ли он книгу, подаренную год назад. А тут вдруг, после монолога о музыке и Слове, сразу же обратился ко мне:

— Юрий Николаевич, а вы действительно наблюдали за брачными играми китов? — Речь шла о сцене из романа «Авлакан».

Я ответил:

— Да.

— Но это же грандиозно! Замечательно! Я никогда не читал такого, даже не слышал. Нет, нет, я говорю не только о факте, но и как это исполнено, как передано вами в слове! Честно, такого читать не приходилось. Это ваше, только ваше! Здорово! Прекрасно!

— Георгий Васильевич, я его за эту сцену и полюбила!.. — сказала Майя.

А он вполне серьезно:

— Есть за что.

— Мы с удовольствием читали вашу книгу. Удивительный мир, удивительно добрые люди, удивительные отношения, — сказала Эльза Густавовна. — И какая у вас живая, мыслящая природа. Какой необыкновенно сочный язык! Юрий Васильевич многое просил перечитывать…

— Книга неплохо издана, но очень трудный для моих глаз шрифт, — прервал её Георгий Васильевич. — Вот Эльза Густавовна и выручает. Но я кое-что всё-таки потрогал своим глазом. — Он так и сказал — «потрогал». — У вас свой след в литературе, — добавил определённо. И тут же с нескрываемым интересом: — Ну и как же киты? Приходилось ещё видеть их? И почему вы вдруг оказались в Охотском море?.. Расскажите, пожалуйста, это должно быть очень интересным… И как можно подробнее.

В беседах Георгий Васильевич позволял себе продолжительные монологи, всегда неторопливые, хорошо продуманные и всегда интересные. Но любил и слушать, вызывая собеседника своей заинтересованностью на долгий рассказ. Так произошло и тогда. Георгий Васильевич поначалу «разогрел» меня, задав дюжину вопросов, а потом ещё и добавил: