Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 12

После моего короткого выступления вышла на сцену Майя, поскольку из зала попросили, чтобы выступила и она. Встала посередине сцены на самом краю, помолчала и вдруг:

— Христос Воскресе! — сказала просто.

Зал замер. Такой тишины давненько не приходилось слышать. Проходили мгновения, тишина становилась еще более глубокой.

— Люди русские, что же вы?.. — спросила Майя.

И как откровение, как освобождение от чего-то — в один великий восклик:

— Воистину Воскресе!..

Об «официальном» праздновании Светлого Воскресенья мы рассказывали Георгию Васильевичу 11 мая, вечером после концерта. Тот концерт в Большом зале консерватории был объявлен как «Вокальный вечер Г. В. Свиридова. Исполнитель Евгений Нестеренко». Великий певец в тот вечер пел легко, могуче, с полной отдачей всех душевных сил. Щедро! Никому и в голову не могло придти, что спустя малое время народный артист СССР Евгений Нестеренко вынужден будет покинуть Родину за невостребованностью, жить и работать на чужбине.

Всё первое отделение Евгений Евгеньевич пел свиридовскую поэтическую классику на слова Хлебникова, Маяковского, Есенина, Корнилова, Прокофьева…

Зал откликался бурей восторга. И столь же щедро отдавал всего себя исполнитель, чуть ли не каждую вещь повторяя на «бис». Но слушателям этого было мало: зал постоянно требовал на сцену композитора. Георгий Васильевич выходил из-за кулис, по обыкновению собранный, строгий, но вдруг лицо его освещала добрейшая улыбка, он по-отцовски приобнимал певца, тепло жал руки, выводил на авансцену, отступал назад, откровенно любуясь им. В тот вечер Свиридов был необыкновенно молод. Не знаю, почему, но меня не оставляло ощущение: что-то должно произойти в этот вечер замечательное. И не у одного меня — весь зал ожидал «чудного мгновенья». И оно наступило!..

Анна Чехова объявила:

— Три песни на слова Александра Блока!

Зал на мгновение замер, а потом столь же мгновенно превратился в бушующий вал.

«Когда невзначай в воскресенье…», «Петербургская песенка» и «Голос из хора» неизменно пользовались великим успехом. Надо сказать, что исполнял их Нестеренко столь блистательно, что дух захватывало. Нам с Майей посчастливилось слышать эти маленькие шедевры не единожды в его исполнении. И каждый раз исполнял он их по-новому, но столь грандиозно и столь глубинно, находя в музыке нечто такое, от чего суть происходящего в мире становилась понятнее и яснее. Позднее, когда Георгий Васильевич познакомил нас, я спросил Евгения Евгеньевича, как удаётся ему, исполняя «Петербургские песни», петь их всегда по-новому.

— Это не мне удается, — ответил он. — Это музыка Георгия Васильевича творит меня. Суть её — неисчерпаемость!..

Анна Чехова дождалась, когда стихнет зал, и доверительно, как это могла только она, объявила:

— Партия фортепьяно: народный артист СССР, композитор Георгий Васильевич Свиридов!

Аккомпанировал Георгий Васильевич блистательно! В его исполнении музыка обретала особое, неповторимое, я бы сказал — доверительно-личное звучание. Он и как пианист был велик!..

На том концерте в гостевой ложе присутствовал митрополит Ювеналий. Священнослужитель в облачении на мирском действе — примета того времени.

Весь вечер, как я уже сказал, Георгий Васильевич провел за кулисами. Нам не удалось увидеться и в антракте. Не было в зале и Эльзы Густавовны. Однако по окончании концерта она нашла нас сама:

— Юрий Васильевич приглашает друзей на чашку чая, — сообщила с улыбкой, — мне велено вас доставить.

В администраторской был накрыт небольшой стол с шампанским, шоколадными конфетами и фруктами. Приглашенных было мало, всего несколько человек, среди них митрополит Ювеналий. Георгий Васильевич, тепло поздоровавшись, представил нас владыке:

— Русские писатели Майя Ганина, Юрий Сбитнев — мои друзья.

Вот тут мы и рассказали о праздновании Воскресенья Господня в городе Чехове, на которое дано было официальное добро районной партийной власти.

Рассказу этому Георгий Васильевич порадовался очень искренне и открыто. Любому, даже самому малому проявлению духовности в жизни он придавал серьёзное значение, видя в этом начатки национального возрождения. Был он истинно верующим человеком, христианином, но никогда об этом не говорил всуе, а тем более не демонстрировал это. Вера в нём была, как у подлинно русских людей — тиха, тепла и молчалива. Именно в ту пору он всецело отдавал себя работе над грандиозным циклом духовной музыки, воплощением которого был занят до последнего мгновения жизни, но никогда не говорил об этом, даже мельком. «Очень трудно и очень много работаю…», — самое большее, что позволял себе сказать о той работе в откровенной беседе.