Array Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 12

— Да, да! Володя здорово пил, Оля спасла его, вытащила. И вы были знакомы в то самое время? Удивительно… Надо вовремя уловить тот момент, когда игра с вином вдруг становится игрой вина с тобою. Слава Богу, мы избежали этого.

Я сказал, что в ту пору, играя с вином, придумал в своё оправдание такое: «Пьянство не украшает русского человека. Но русский человек украшает пьянство!»

— Вы ещё и теоретиком были! — улыбнулся чуть грустно. — Это опасность великая. Однако я хотел бы дослушать ваш рассказ.

И я продолжил:

— Мне повезло. В тот самый момент, когда я положил трубку, в дверь постучали. И вместо «компетентных органов» в номер зашел мой давний приятель, который еще в Москве приглашал меня к себе в гости. Жил он в Адыгее, в горном ауле, писал стихи, а я переводил их на русский и всячески помогал ему укрепиться в столице. В Краснодар он приехал по делам на собственном «газике» и, узнав случайно, что я в городе, зашёл, дабы подтвердить свои московские приглашения. А уже через полчаса мы благополучно покинули город.

Как оказалось потом, «компетентные органы», не обнаружив меня в гостинице, отправились в аэропорт, поскольку я, сдавая номер, стремительный отъезд свой объяснил тем, что очень тороплюсь на самолёт.

Удивительно беспечно прожил целый месяц, переезжая от одной гостеприимной родни моего приятеля к другой, из одного аула в другой, чуть ли не всю Адыгею проехали таким «праздничным образом»…

Простыми и добрыми были тогда отношения между людьми на Кавказе. И чаще всего, не только в застолье, произносились убежденно и искренне слова — «брат» и «друг». Кстати, одну из очень серьезных загадок «Слова о полку…» помогла мне разрешить та поездка.

Однако пора и честь знать. Скрепя сердце возвратился я в Москву, где меня, кажется, уже никто не ждал, кроме органов, которым было поручено обнаружить беглеца. Незадолго до моего приезда в Москву начальник столичной милиции Н. Т. Сизов позвонил моей сестре, сказав, что, если она общается с братом, пусть сообщит ему, что дело «о совершенном им в Краснодаре» закрыто. Соответствующие инстанции приняли решение об увольнении с работы и запрете публиковаться в периодической печати, средствах массовой информации, а также книжных издательствах.

— И ещё прошу: пусть выйдет из «подполья». Оформит все формальности увольнения с работы. О чём очень просит главный редактор Кузаков. Кстати, это он попросил меня разыскать Юрия Николаевича. И мне неудобно перед ним, что вот уже почти целый месяц мои оперативники не могут отыскать вашего брата.

Сестра ответила, что связи у неё с братом нет, что она сама волнуется, не зная, что произошло.

Вернувшись в Москву, я, как говорится, оказался у разбитого корыта. Не было работы, не было дома, не было семьи. Родители жены, с которыми жили мы в одной квартире, поставили перед дочерью условие: либо мы, либо он. К тому же тесть по собственной инициативе обратился с письмом в КГБ, в котором обличал меня как «скрытую контру», просочившуюся в семью старого большевика. Письмо это было приобщено и еще к одному, написанному тем же автором в конце семидесятых годов в адрес Комитета партийного контроля ЦК КПСС, где разбиралось моё персональное дело.

Приехав в Москву и узнав обо всём этом, уладил все формальности с увольнением на Всесоюзном радио. Попробовал спасти семью, для чего оставил жене «полную» доверенность, по которой она могла получать во всех издательствах, журналах и газетах причитающиеся мне гонорары, из того, что уже было опубликовано до запрета (печатался я тогда активно), заключать от моего имени любые договоры и сделки, необходимые ей.

Когда я оформлял доверенность, нотариус — пожилая, весьма строгая женщина — спросила: «Вы хорошо знаете доверяемую и вполне представляете, что всю свою жизнь, да-да, жизнь, отдаёте в её руки? Такой доверенности мне не приходилось оформлять за тридцать с лишним лет работы!» Я ответил, что делаю это вполне осмысленно. К тому же «доверяемая» ожидала меня в приёмной нотариальной конторы. Доверенность была одним из условий сохранения семьи.

Но пока я решил уехать из Москвы как можно дальше, на любую работу. Тогда среди молодых литераторов и журналистов считалось весьма необходимым, прежде чем что-либо написать, не просто «изучить» это, но самому испытать то, о чём собираешься написать. До работы на радио я уже трудился бетонщиком на строительстве Нурекской ГЭС в Таджикистане. Попробовал, почём пуд лиха в якутской тайге, на «алмазах». В робе кессонщика уходил на смену на дно Енисея, где велась выработка под фундамент оголовка будущей Красноярской плотины. В партии изыскателей бродил по чулымской тайге. «Мыл золотишко» по саянским рекам и распадкам. Охотником-промысловиком лазил в таёжных пустошах иркутского севера. А до всего этого «варил» титановую «губку» на химико-металлургическом заводе в подмосковном Подольске, дабы смогли новые космические ракеты вывести на околоземную орбиту первый искусственный спутник Земли…