Лесли Уоллер - Банкир

– Если ты имеешь в виду Гаусса,– сказал Палмер,– то я думаю, он совершенно иначе расскажет всю историю. Он, вероятно, объяснит, что неудачи «Уотан» происходят из-за скаредности ДжетТех, из-за неспособности этой компании солидно поддержать его. В мире не найдется и десяти человек, могущих доказать его неправоту. И между прочим, он, вероятно, прав.

Бернс очень долго молчал. Потом легко хмыкнул.

– Снимаю перед тобой шляпу, Вуди,– сказал он.– Я снимаю свою старую chapeau [Шляпа (франц.)]. Ты любишь играть в шахматы, не так ли?

– Ты забываешь про пат,– заметил Палмер.– Тот случай, когда Джет-Тех сообщает сенаторам, что, по их мнению, все это подстроил я, преследуя какие-то свои личные цели. Как, по-твоему, могут они сделать такой ход?

– Это не пат, лапа, для них это чистое самоубийство.

– Совершенно верно. Теперь, если хочешь, можешь перемотать пленку и посмотреть, не сделал ли я каких-либо порочащих себя признаний. Начинай, я подожду.

На этот раз Бернс расхохотался в полном восторге.

– Боже, ты просто прелесть! Мне нечего прослушивать. Едва услышав твое «по их мнению, я…», я тут же выключил микрофон. Так я сказал, дорогой, снимаю перед тобой chapeau.

Палмер с трудом удержал себя от исправления «так» на «как».

Хотя он, по всей вероятности, и поразил Бернса, и завоевал его как союзника, все же основательно потрясти его невозможно: слишком изменчива и непостоянна его натура.

– Тогда мы можем продолжить эту беседу, когда встретимся сегодня вечером?

– Не могу ждать. Нам нужно многое обсудить.

– Ты сейчас дома?

– Да. Как скоро ты можешь приехать? – спросил Бернс.

– Сколько будет длиться наше свидание?

– Может быть, много часов.

– Тогда я заеду домой пообедать. Увидимся в… э-э, восемь.

– Давай пообедаем вместе, дорогой.

– Не стоит себя беспокоить, Мак.

– Да что ты! Мне приносят горячую еду из «Шамбора». Сегодня я закажу всего по две порции.

Палмер скорчил гримасу.

– Что в меню?

– Ты сам назови. «Медальон биф», «труи амандин». Знаменитый «канеллопи» [Мясные и рыбные блюда]. Я закажу.

Палмер улыбнулся:

– Буду у тебя через час.– Он повесил трубку и посидел некоторое время, анализируя беседу. Что ж, может быть, он достаточно сильно поколебал Бернса и его реакция вполне естественна.

Палмер уже успел постичь, что для Бернса весь мир состоит из двух типов людей: идиотов и таких, как он сам. Бернс относился ко всем со смесью вкрадчивого снисхождения, завуалированной жалости и явного недоверия. Но Палмер рассчитывал, что, если его план сработает, это произведет на Бернса достаточное впечатление, чтобы завоевать его уважение. А Бернс уважал только тех, кто не уступал ему в коварстве. По этой причине также Бернс плохо срабатывался с теми, кого он считал ниже себя по умственным способностям, то есть почти со всеми. Теперь Палмер чувствовал, положение изменилось.

Он встал, вышел из комнаты, широкими шагами пересек огромный, с высокими потолками холл и подошел к кабинету Вирджинии. Он услышал звук пишущей машинки. Заглянул в комнату и увидел Вирджинию, склонившуюся над машинкой,– она быстро печатала тремя или четырьмя пальцами. Ее обычно аккуратно уложенные в небрежной манере волосы казались сегодня скорее небрежно уложенными. Палмер даже решил, что она по рассеянности запускала в них пальцы, пока работала.

– Что за сенсацию ты печатаешь?

Машинка замолкла. Вирджиния сидела спиной к нему, совершенно неподвижно. Потом напряжение в ее спине ослабело. Она выпрямилась и, не поворачиваясь, произнесла:

– Газетчики никогда не употребляют термин «сенсация». Только любители и дилетанты. И банкиры.

– Смогу я хоть украдкой взглянуть на твое лицо?

– Нет. У меня высыпали огромные красные фурункулы.

– Старая болезнь?

– Если ты имеешь в виду глупость, да.

Он обогнул ее стол и повернулся, чтобы смотреть ей в лицо. Она выглядела утомленной. Тени под глазами из фиолетовых стали черно-синими.

– Черт побери. Никаких фурункулов.

Она пожала плечами.

Он рассматривал ее, а она избегала его взгляда. Он старался найти в ее лице ту огромную, согревающую живость, почти ощутимый жар любопытства, или сострадания, или страсти, или нежности, или гнева, или другого чувства, которые она так часто раньше делила с ним. Неожиданно ему пришло в голову, что ее лицо сегодня было всего лишь маской, умно выбранной, и фраза: «Маска смерти» – пронеслась в его мыслях, но не слишком быстро, чтобы он не обратил на нее внимания.