Филипп Майер - Сын

И вот мы уже на окраине поселка. Улица здесь только одна, так что я развернулся и помчался обратно. Какой-то старик с пистолетом заступил мне дорогу, прицелился, и легкий ветерок от пролетевшей мимо пули колыхнул мне волосы. Не успел я поднять лук, как мой конь ринулся прямо на старика, сбил его с ног. Судя по звуку, он уже никогда не встанет. Я несся вдоль длинной глинобитной стены, а от нее один за другим отлетали кусочки штукатурки, и я понял, что это выстрелы и стреляют в меня. Стрелы продолжали лететь со всех сторон, и я внезапно вновь оказался в начале улицы.

Человек в черном костюме асендадо размеренно стрелял из винтовки, спрятавшись за стволом мескиты. Я выпустил две стрелы, но они отскочили, ударившись о ветку, но вдруг еще одна стрела вылетела откуда-то у меня из-за спины и, проскочив в крошечный просвет между ветвями, попала в цель, человек упал. Раздался радостный вуп-вуп-вуп-вуп , Тошавей победно потряс луком и обернулся, отыскивая новых противников. Сообразив, что до сих пор почти не стрелял, я принялся разбирать стрелы в колчане, и тут щит стукнул меня по носу. Мужчина в белой рубашке, окутанный облаком дыма. Не раздумывая, я пустил стрелу. Он выронил мушкет, сделал пару неуверенных шагов, побежал в чапараль, а стрела торчала у него из груди. Я выстрелил ему в спину, но человек не замедлил бег и скрылся в зарослях. Я стукнул коня пятками, и мы с ним вернулись на деревенскую улицу.

Бой продолжался. Вокруг свистели стрелы, падали люди. Посмотрел в одну сторону — человек рухнул, пронзенный стрелой; посмотрел в другую — та же картина. Я ощущал себя почти рукой самого Господа, потом вспомнил про щит, вскинул его и тут же опять получил своим же щитом по голове. Я утер слезы, тронул коня, а в щит попали еще раз, и еще. Бешено вращая щитом, пригнувшись к шее своего скакуна, я выбрался из деревни и укрылся в чапарале перевести дух и немножко прийти в себя.

Женщина с ребенком бежала не разбирая дороги, и мой конь бросился было топтать их, но я удержал его, потом сделал круг по зарослям и вернулся в деревню. На главной улице не было никого кроме команчей, снимавших скальпы с мертвых тел. Большая часть воинов куда-то пропала. Со стороны усадьбы, в нескольких сотнях ярдов отсюда, послышалась стрельба. Какой-то человек с мушкетом высунулся из-за стены, огляделся и метнулся в чапараль. Моя стрела порвала на нем рубаху, но и только; похоже, все мои сегодняшние выстрелы прошли мимо цели. Я подождал немного, ничего больше не происходило, и я поскакал туда, где стреляли.

Дюжина индейцев окружила дом и осыпала его градом стрел, иногда пуская в ход и ружья. Обитатели дома, по всей видимости, были еще живы, так как из окон и амбразур периодически вырывался пороховой дым. На каменных плитах патио у маленькой ручной пушки лежали два мертвых тела, рядом валялись шомпол и перевернутый бочонок пороха.

Меня охватило странное чувство, будто наблюдаю за штурмом собственного дома, и, пока не пришлось в этом участвовать, я поспешил на помощь к тем, кто сгонял лошадей.

Мы двигались без остановок всю ночь, будучи в прекрасном расположении духа: тысяча лошадей скакала впереди, этого хватит, чтобы племя обрело былое благополучие. Я вспоминал человека, в которого стрелял, в спину и в живот, и остальных, в которых, кажется, не попал. А ведь все они, должно быть, уже мертвы. Но отчего-то чувство, охватившее меня после схватки с делаваром, никак не появлялось. Уж и не знаю, сумею ли испытать его вновь. Я убеждал себя, что эти люди — жалкие мексиканцы, они точно так же поступили бы со мной. Отец всегда говорил, что мексиканцы любят пытать людей, совсем как индейцы.

К полудню мы были уже у подножия гор и двинулись вверх вдоль русла высохшего ручья. Перевалив через хребет, остановились посовещаться. Тошавей стоял рядом с Писоном, тот набирал воды во флягу, проклиная индейцев, которые замутили родник копытами своих коней.

— А, — приветствовал Писон. — великий Тиэтети. Тот, кто мчался впереди.

Рот мой сам собой расплылся в улыбке.

— О, это было прекрасно, Тиэтети, когда ты ворвался в гущу врагов, и все твои стрелы летели мимо, и каждый мексиканец норовил убить тебя, и они тоже промахивались. — Он хохотнул, покачивая головой. — Это надо было видеть.

— Одного я подстрелил, — возразил я.

— Точно?

— Да, в живот. А потом в спину. А еще одного затоптал конем.

— Ты снял скальпы?

— Нет, поскакал дальше. — Я и вправду не помнил, почему не стал снимать скальпы. — У него был мушкет.