Рене-Виктор Пий - Обличитель

Пусть читатель не волнуется: этой ночью нам удалось выбраться на поверхность.

Но прежде нам следует вернуться к этим несчастным сотрудникам, туда, где мы их оставили, то есть в подземную пещеру, где все они, кроме Аберо, застыли на месте, потрясенные очевидностью: один из них потерял восковку четвертого обличения, которое он собирался напечатать, а затем распространить. Текст этот был, по-видимому, последним. В нем затрагивались конкретные вопросы, но развивалась лишь одна тема: деньги, нажива. А по существу, грабеж и безбожие. Обличитель уже не изощрялся в остроумии. Он напоминал затравленного человека, который спешит высказать напоследок все свои обвинения. Короткое расследование было проведено тут же на месте. Когда я закончил чтение, никто не решался заговорить. Мастерфайсу пришлось взять это на себя.

И я убедился, что Макгэнтер прав: вице-президент не принадлежал к числу людей, умеющих выходить из трудных положений. Он боялся посмотреть в лицо печальной действительности: да, в нашем штабе работал предатель. Он сказал без всякого выражения.

— Мы не можем этого так оставить. Если кто-то из вас принес этот листок в кармане, то лучше всего ему признаться, чтобы снять ужасное подозрение, гнетущее всех нас. Сможем ли мы сегодня утром сидеть в своих креслах и принимать разумные решения, как увеличить; наше самофинансирование, если мы не освободимся от этой тяжести? Пусть тот, кто написал, свернул, перевязал, распространил и подражал, поднимет свой фонарь и потом опустит до подбородка, чтобы мы могли увидеть его лицо. Если он признается сам, ему будет многое прощено. В частности, мы с Берни постараемся убедить нашего дорогого, нашего великого президента Макгэнтера не оглашать имя виновного, чтобы оно осталось тайной нашего штаба и его никогда не узнали административные сотрудники и рядовые служащие. Я уверен, что Ральф согласится с нами. Разве мы не лучшие и не самые давние его компаньоны, правда, Берни?

— Да, — подтвердил Берни, — мы лучшие и самые давние компаньоны нашего дорогого Ральфа.

Слушая Мастерфайса, я вспомнил речь, которую мне хотелось произнести в день информационного собрания в подземном конференц-зале. Тогда моя речь была задумана в том же стиле: пусть тот, кто написал, свернул, перевязал, распространил и подражал, встанет, да, пусть он встанет, и мы воздадим ему должное, мы его вознаградим! Удивительно, что Мастерфайс заговорил сейчас в подобной же манере, и в моих глазах это было еще одним доказательством того, что с начала этой невероятной истории наш язык действительно необъяснимо исказился. В сущности, чем здоровее был у нас cash-flow, тем больше портился язык. Вот что показалось мне глубоко символичным, если искать общий смысл, который следовало придавать совокупности всех событий, и, конечно, ту мораль, которую позднее следовало извлечь из этой истории. Ни один фонарь не поднялся в ответ на призыв международного вице-президента, и ни одно лицо не было освещено. Тогда Ронсон в порыве раздражения заявил:

— Вице-президент прав в одном отношении. Прежде чем мы поднимемся наверх, мы должны воспользоваться тем, что нашли вещественное доказательство, и обыскать карманы каждого. Поднимите ваши фонари и держите их двумя руками!

Мы повиновались. Сцена получилась фантастическая. Восемнадцать фонарей одновременно поднялись вверх, так как Ронсон тоже поднял свой.

— А теперь, Востер, — продолжал он, — приступайте к обыску и забирайте каждую бумажку и каждый предмет, который покажется вам подозрительным; можете взять себе в помощь вашего французского коллегу; начните с вице-президента, затем обыщите меня, Анри, Рустэва, а дальше — кого хотите.

Итак, иерархия была соблюдена. Оба детектива тщательно обследовали наши карманы, мешки, прощупали нашу одежду и ничего не нашли. Поневоле приходилось возвращаться, хотя атмосфера ни на йоту не разрядилась и подозрительность не ослабла. Аберо и Ле Рантек, не жалея сил, тащили Мастерфайса вверх по крутому, скользкому спуску. Все прошли, не произнеся ни слова, мимо портретов и цифр, начертанных на стене. Около пяти часов утра, грязные, мокрые, растерянные, мы собрались перед залом с аудиовизуальной аппаратурой. Каждый мечтал только об одном: поскорее вернуться домой, принять ванну, поспать хоть несколько часов. Но Ронсон рассудил иначе. В тишине резко прозвучал его голос:

— Извините, что задерживаю вас, но я считаю необходимым немедленно собраться всем и по горячим следам обсудить события этой ночи. Пройдемте в зал с аудиовизуальной аппаратурой. Там очень тепло, а это уже большое преимущество.