Хари Кунзру - Без лица

Майора осеняет идея. Ругаясь и бормоча, он начинает искать что-то на столе, затем тяжело поднимается и направляется к полке с книгами. Опершись о стену, он находит то, что искал: тонкий голубой томик. Он бросает его Прану:

— Читай. Страница сто двадцать шесть.

С глубоким выдохом он возвращается в свое кресло. Книга оказывается сборником стихов, потрепанным и испачканным чернилами. Он выглядит как школьный текст. Он пришел сюда из того же слоя жизни майора, что и галстук с беретом. Пран раскрывает книгу на указанной странице и начинает читать вслух:

Майор Прайвит-Клэмп фыркает от негодования:

— Это еще что такое! Следи за собой, парень! Давай-ка еще раз. И помни: ты читаешь по-английски…

Пран делает глубокий вдох:

— Нет. Нет. Стой прямо, мой мальчик. И читай всю эту чертовщину так, как если бы ты верил всему этому. Что я и пытаюсь тебе растолковать. Ты должен внимательно слушать меня! Вслушивайся, что говорит тебе кровь! Читай. И стой прямо.

Пран стоит прямо и читает:

Майор подпрыгивает в кресле:

— Милостивый боже! Этот недоумок не чувствует разницы между «вкруг» и «вокруг» ! Нет! Так не пойдет, мой милый. Все сначала!

Весь первый урок не прекращаются крики: «Все сначала!»

Пран начинает все сначала. Майор начинает на него кричать. Пран останавливается.

— Все сначала! Каша у тебя во рту, что ли? Вперед!

Майор Прайвит-Клэмп ведет тяжелый бой за английский язык. Так продолжается, пока майор не достигает кульминации. «Ату!» — кричит он и тискает себя под столом, постанывая и подпрыгивая на вращающемся стуле. К тому времени как Пран добирается до последней строфы, майор откидывается на спинку стула, на его лице в зеленых подтеках появляется отрешенное выражение.

— Можешь идти, — каркает он. — Хорошая работа, мой мальчик. Продолжай в том же духе.

— Поэзия? — рявкает диван. — Что ты имеешь в виду под поэзией?

Пран начинает «Уже корабль…». Кулак дивана опускается на столешницу. За ним в темноте зловеще мерцают зеркала.

— Это твоя вина, — рычит он на Фотографа. — Тебе дали простое задание.

— Почему это — моя? Во всем виноват мальчишка. Он плохо старается в постели. Что там с его фокусами в Агре? Хозяин борделя учит их делать кое-что… По крайней мере, мне говорили, что их там учат. Может быть, он попытается сделать что-нибудь в этом роде?

— А мы не можем заменить его, использовать какого-нибудь другого мальчишку? Я уверен, что этот не отвечает нашим требованиям.

Флауэрс подпирает голову руками:

— Он говорит, что этот ему нравится.

— Что ж он к нему тогда не притронулся?

— Откуда мне знать? Он мне ничего не рассказывает. Все, что я знаю, — это что он хочет, чтобы мальчик приходил раз в неделю. На самом деле старый лицемер набрался хладнокровия, чтобы сказать мне, что заинтересован в развитии умственных способностей этого мальчишки.

— Умственных способностей?

— Он так сказал. Он что-то подозревает. Вчера он назвал меня дегенератом — перед всеми остальными! После этого, боюсь, моя карьера может быть разбита вдребезги.

Похоже, ни у кого нет времени на Флауэрса или его карьеру.

Хваджа-сара подходит к вопросу с практической стороны:

— По крайней мере, можно разработать план того, как установить фотокамеру в его кабинете.

— Может, написать письмо? — нервно спрашивает Фотограф. — Думаете, не сработает?

— Нам нужна фотография, — говорит Диван. — Это единственное, чему верят эти ангрези.

Так или иначе, Пран начинает посещать майора Прайвит-Клэмпа каждую неделю. Он надевает школьную форму, декламирует стихи и смотрит, как тот трясется под столом. Пран «раздувает», и «звенит», и получает приказ продолжать в том же духе. Постепенно его английское произношение улучшается, и он выучивает волнующие отрывки из викторианских поэтов — о воинской доблести и священном долге держать клятву. Поэзия сбивает его с толку жесткостью, возвышенным насилием и ритмами езды верхом, но он смутно догадывается, что стихи каким-то образом связаны со значимостью Прайвит-Клэмпа и значимостью англичан в целом, так что с удвоенным усердием он уделяет внимание поэзии, надеясь раскрыть ее тайну.