Хари Кунзру - Без лица

Первый ход Фендер-Грин делает спустя несколько дней. Поутру Джонатан дрожит от холода в банном домике, стоя под одной из тонких струек холодной (полезно для позвоночника!) воды, играющей роль душа. Он уверен, что здесь больше никого нет, и удивляется, слыша под соседним распылителем какой-то шум. Обернувшись, он видит Уоллера, материализовавшегося ниоткуда: тот намыливает внушительный член и похотливо надувает губки. Пока Джонатан промаргивается, Уоллер подходит ближе и тянется к нему, будто хочет поцеловать. Несмотря на полусонное состояние, Джонатан реагирует быстро — отталкивает мальчишку и хватает полотенце, чтобы прикрыться — как раз вовремя, чтобы увидеть, как Хоггарт вваливается в душ в сопровождении пары префектов. Все подстроено, и Хоггарт явно разочарован, увидев, что Бриджмен и Уоллер находятся в разных концах душевой. Тем не менее он читает лекцию об аморальности! «Воздержание! Грех! — качая пальцем перед носом у Джонатана, он опаляет его прогорклым дыханием. — Что бы там ни говорил доктор Ноубл, с тобой что-то не так, Бриджмен. В тебе есть что-то нездоровое».

Гертлер продержался еще три дня. В ту же субботу, за несколько минут до обеда, Джонатан случайно заходит в комнату для занятий и видит, как бледный Пол стоит на коленях возле своего чемодана, окруженный прихлебателями Фендер Грина. Он укладывает бюст Ленина поверх одежды и бумаг.

— Проверь свои вещи, Бриджмен, — говорит Портер, более высокий из двух префектов; его жилетка и усы такие же, как у славного вожака. — Чтобы чертов жид, случаем, не стащил чего-нибудь.

Джонатан смотрит на Гертлера, тот пожимает плечами:

— Давай. Проверяй, если хочешь.

— Не будь идиотом.

У Гертлера красные глаза. Похоже, что он плакал.

— Твоя забота, — вставляет реплику Портер.

Мэннинг, стоя у окна, насмешливо хрюкает.

— Они говорят, что я украл пятифунтовую банкноту из бумажника Уоллера, — бормочет Гертлер.

— Мы ничего не говорим, — ухмыляется Мэннинг. — Мы нашли эту чертову штуку у тебя. Чертов вор.

— Что будет дальше?

— Все уже было. Бриггс везет меня на станцию на четырехчасовой поезд.

— Я пойду и поговорю с доктором Ноублом.

Гертлер кажется бесконечно усталым.

— Ничего хорошего из этого не выйдет, — говорит он.

Джонатан настаивает. Исполненный решимости, он отправляется к доктору Ноублу, но по дороге с ним что-то происходит. Он замедляет шаг. Может быть, думает он, это неразумно. Может быть, Гертлер наслаждается положением аутсайдера. Он носит свой коммунизм, как значок. У его семьи есть деньги, много денег. С ним наверняка ничего не случится плохого. Джонатан не хочет привлекать к себе внимание. Он должен смешаться с фоном и не высовывать голову без необходимости. Выждав какое-то время, он возвращается и говорит Гертлеру, что доктор Ноубл не передумал.

— Спасибо за попытку, Джонни, — говорит Гертлер. — Я этого не забуду.

Он дает Джонатану адрес своего отца, и Джонатан обещает писать, несмотря на то, что знает (и это знание поднимается в нем, как тошнота), что не напишет. Они расходятся в противоположных направлениях, он и Пол; один вырывается наружу, другой углубляется вовнутрь. В половине четвертого они стоят возле двуколки, пока Бриггс запрягает капризную старую лошадь.

— До свидания, — говорит Гертлер.

— Послушай, Пол… — начинает Джонатан. Он хочет рассказать ему о себе, дать ему хоть какую-то правду, с которой тот сможет уехать. Но это все слишком сложно, он не знает, с чего начать. — Удачи тебе, — неловко завершает Джонатан. Они жмут друг другу руки.

— Передай привет Оксфорду. Скажи, что я скоро приду и сожгу там все дотла.

С этими словами Пол Гертлер уезжает. Джонатан возвращается в кабинет и смотрит на освободившийся стол, полупустую книжную полку. Редко когда он чувствовал себя таким одиноким.

— Орхидеи, — говорит доктор Ноубл, — могут принимать различные формы.

Со времени исключения Гертлера прошла неделя, и он обматывает проволокой деревянный чурбан, чтобы сделать опору для нового эпифита.

— Кроме того, они могут казаться разными видами. Это отражено в их народных названиях, основанных, как это часто бывает, на воспринимаемом сходстве, связи между цветком и каким-то другим аспектом природы. К примеру, орхидея-голубка — Peristeria elata, тигровая орхидея — Odontoglossum grande, очаровательная японская орхидея, похожая на летящую птицу, различные «башмачки», и особенно — Aceras anthropophorum, чьи соцветия из мелких желтых цветков неизбежно напоминают нам о человеческом теле. Полагаю, даже больше, чем корень мандрагоры, хотя мне неизвестны предрассудки, которые сопровождали бы этот вид.