— А если сын со снохой приедут? Тесно будет в маленьком.
— Ты прав. В самом деле тесно будет.
Возвращались через торговые ряды молча. Осман крутил головой, словно все еще не мог прийти в себя от удивления и досады. Я сказал то, что думал:
— Не ожидал я от тебя такого. Ты мне другим представлялся.
— Разозлил меня этот осел.
— Я боялся, ты его ударишь.
— И то. Или ударить, или какую-нибудь глупость учудить — другого выхода не было.
— Никакой глупости ты не сделал.
— Ну да, не сделал. Знаешь, какой ералаш он там устроит? Махмуд ни на что не способен.
— Не давай ему в руки денег,— сказал я неохотно, решив все же, что так будет честнее и по отношению к нему, и по отношению к Махмуду.
— И это ты о своем приятеле говоришь?
— Лучше не вводить его в искушение. Случай рождает вора.
Осман рассмеялся. Похоже, он смехом лечится.
— Вор тоже создает случай. Искушения Махмуду не миновать. И он не устоит. Денег у него не будет: я сам за все плачу. Отсыплет килограмма два зерна из каждого мешка — ему и довольно. Так и Дедо делал, а теперь вот собственной лавкой обзавелся. И любой на его месте так сделает, хоть святого приведи. Ну, да это не больно важно. Хороший торговец знает эту человеческую слабость и заранее учитывает убыток. Неглупо было бы нам во всей нашей жизни заранее учитывать возможные убытки. Знаешь, что без них не обойтись, и уже не огорчаешься.
Так я впервые убедился в том, что и у Османа есть слабости. И впервые ошибся в Махмуде.
Из лабаза Махмуд устроил целое царство.
Лабаз побелили, вымыли, проветрили, и он стал светлее и пригляднее, а конторка, в которой сидел Махмуд, превратилась в уютную комнату. Посередине — мангал, полный жара, вдоль стены — красивая сечия, пол блестит, стены белые. Махмуд сидит рад-радешенек.
— Хорошо у тебя,— сказал я то, что Махмуду наверняка хотелось услышать.
— Было плохо.
— Верю.
— Когда я первый раз увидел, меня чуть не вывернуло. Грязь, темнота, омерзение, противно войти, не говоря уж о том, чтоб здесь сидеть. Где ж, думаю, я приятелей буду принимать? Уговорил Осман-агу, мастера побелили, мы с женой убрали все и вымыли, из дому принесли кое-что, и вот теперь стало хорошо. Ты, верно, удивляешься, зачем мне такая сечия. Осман-ага тоже удивлялся…
— Какой еще Осман-ага?
— Осман-ага Вук. Сечия для гостей — соседей, торговцев, ремесленников. Утром уже приходили. Вчера я их всех обошел, пригласил на новоселье.
— Это первое, что ты сделал?
— Вначале убрал, а потом позвал. Все как водится.
— Что ж, будешь советы им давать?
— Боже сохрани! Среди деловых людей такое не принято. Разве кто сам попросит. Да у меня и своих дел много.
— И ракией не пахнет.
— Здесь не пью, не положено. Пью дома, понемножку перед сном. На службу ведь рано поднимаешься, негоже опаздывать.
— Постой, ради бога! Может, я заблудился? Или говорю с двойником Махмуда? Неужто от прежнего Махмуда ничегошеньки не осталось?
— Взялся за ум, только и всего. Надеюсь, к лучшему. Пора бы и тебе угомониться.
Что стало с Махмудом? Балаболка сорока превратилась в мудрую сову! Вот что значит человек нашел свое место! Раньше не признавал никаких правил, ровно мальчишка-недоросток, теперь назубок шпарит законы торгового мира, как завзятый лавочник. Что с ним Осман сделал? Оторвал у мотылька крылья и пустил ползать по земле как червяка? Был занятный человек — стал скучный. Был живой — стал мертвый. Был единственный в своем роде — стал одним из многих. Выходит, это и есть «взяться за ум»?
— А ты еще мечтаешь разбогатеть?
— Нет,— ответил он рассудительно.— Зачем обманывать себя? Так вернее, лучше и легче. Работа не тяжелая, о жалованье я еще не говорил с Осман-агой…
— Какой еще Осман-ага?
— Осман-ага Вук. О жалованье, говорю, мы с ним еще не толковали, но, если он положит, как платил Дедо, можно не бояться нищей старости. А думаю, он положит не меньше, может, и больше. Знает Осман-ага, как было прежде и как теперь. Видел кошек?
— Каких еще кошек?
— Я взял в лабаз четырех кошек. Забот, конечно, прибавилось, меняй им воду, убирай за ними, но зато польза есть. Мышей ловят.
— Это ты умно придумал,— сказал я с плохо скрытой издевкой.
Он принял мои слова всерьез.
— Конечно, умно. Мышей-то здесь полчища, мешки прогрызли, зерно жрут — чистое разорение! Я возьми да подсчитай: пусть их сейчас двести голов, а их больше, через год ведь их будет две тысячи, а через десять лет — двадцать тысяч.
Читать дальше