Меша Селимович - Избранное

— И все хорошо кончилось, все были счастливы, как в сказке,— произнес я, посмеиваясь на этой историей.

Мне показалось, что этот назидательный рассказ адресован мне и должен послужить для меня примером: наверное, мне тоже рекомендовали собрать детей и юношей вокруг себя и повести их к счастью. Все выглядело наивно, не вязалось с его характером, противоречило всему, что я знал о нем. Однако неплохую школу он прошел у старого солдата в темнице.

Хасан улыбнулся, без торжества, но и не смалодушничал.

— Да нет, не все хорошо закончилось. Крестьянам помощь пришлась весьма кстати, они запили и стали пропивать даже свое имущество. Довольно скоро в этом разобрались их жены, потому что пьяные кулаки куда тяжелее и болезненнее; женщины принялись проклинать вдову. Проклинали ее и мужики, потому что ребята перестали присматривать за скотиной и помогать в поле, а в школу ходили редко, да и учитель не из лучших попался, они мало чему могли у него научиться, а то, чему выучились, забыли через год-другой, тогда в деревне стали поговаривать, что ж это за школа такая, всю задницу обдерешь, пока выучишься, а за год перезабудешь. Вдова прожила двадцать лет в ожидании смерти и умерла в третью весну нашего знакомства, вышла встречать меня в метель, а я задержался по дороге дольше обычного.

— Значит, все вышло нехорошо?

— Нет. Почему? Она умерла, ожидая друга своего сына, понимаешь? В ней было много добрых слов, она хотела поговорить о своей любви к сыну и не думала о смерти. Крестьяне остались ни с чем, без выпивки и без помощи, ибо наследники быстро разделили ее имение. А в деревне сохранилась добрая память о ней, все плохое позабылось. Осталась легенда: жила-была одна странная и добрая женщина. Никому от этого, правда, никакого толку, но зато красиво.

Тронула меня эта история, горькая и необыкновенная, как жизнь, и неуловимая, как жизнь. Тронуло полное насмешки смирение Хасана, или его спокойное отрицание, его мучительный порыв, который человек должен смирить, чтоб не сойти с ума.

Я засмеялся, пытаясь облегчить возможную горечь и резкость своего вывода:

— Остановись на чем-нибудь, ради бога, определись, найди точку опоры. Ты во всем сомневаешься.

— Ты прав, во многом я сомневаюсь. Это плохо?

— И не хорошо.

— Значит, не плохо, но и не хорошо. А не сомневаться — это хорошо. А может быть, плохо?

— Не понимаю.

— Существует ли что-нибудь, в чем ты абсолютно уверен?

— Уверен в том, что есть бог.

— Вот видишь, а те, кто не верят в бога, уверены, что его нет. Может быть, было бы хорошо, если б они не были так уверены.

— Да. И что тогда?

— Ничего.

Но я уже раскаивался в том, что спросил, не заметив ловушки обманчиво мудрой логики. Как разумна и опасна эта мысль! А Хасан подвел меня к ней играючи.

Он силен своей неуверенностью.

Мне это не мешало, ничто в нем мне больше не мешало. Я полюбил его и, даже не соглашаясь с ним, считал его правым. Он был мне дорог даже тогда, когда я считал, что он не прав.

Даже один день, проведенный без него, казался мне пустым и бесконечным. Я безмятежно существовал в его тени.

Отец его уже без страха ожидал неизбежного конца, окруженный обновленной любовью сына.

Для нас с ним Хасан стал самым необходимым человеком в мире. Поэтому я огорчился, узнав, что он отправляется в путь.

Я пошел к нему, так как не видел его уже целые сутки. Он играл в тавлу с отцом, сидя у его постели.

Старик сердился, бросая кости среди черных и белых треугольников.

— Ух, прах побери, как ты ходишь! Фазлия,— жаловался он слуге,— не идут кости.

— А ты подул на них, ага?

— Подул, не помогает. А Зейна где? Пусть она их положит между грудями.

— Стыдно, отец!

— Мне уже ничего не стыдно. Разве стыдно, Фазлия?

— Нет, ага, боже сохрани.

— Лучше, отец, потри их о рукав дервиша.

— В самом деле? Ты не рассердишься, Ахмед-эфенди? Ей-богу, помогает.

— Рад, что ты пришел,— улыбнулся мне Хасан.

— Я со вчерашнего дня тебя не видел.

— Подождите со своими разговорами,— сердился старик,— пока я не выиграю. Вот, кажется, теперь у меня пошло.

— Отец, ты поправился.

— Ты хочешь сказать, что я злюсь?

Он в самом деле выиграл и был утомлен и счастлив. Он словно ребенок и так похож на Хасана.

— Я отправляюсь на днях в Дубровник,— сказал Хасан, смущенно улыбаясь, словно провинился в чем-то перед отцом.

— Зачем?

— Торговать. Мои друзья тоже едут, вот вместе и отправимся.

— Едет латинянка, едет и он. А про торговлю все выдумал.