Б А - Введение в человечность

- Успокойся, он ничего не знает. Я имею в виду, информацией своей на мысли навел интересные. Может, ванну примешь, согреешься?

- Неплохо бы...

- Ну, давай. А я в магазин сбегаю. Таньку предупрежу только. Кстати, самое то, что надо, получилось. И естественно так, не подкопаться... Ты в прошлой жизни артистом не был? Перевоплощение, брат, великая штука! Станиславский говорил...

- А то ты не знаешь, кем я был в прошлой жизни, - перебил я Станиславского.

В ванной я пробыл долго, часа полтора. Не хотелось выходить. Наташка принесла чашечку кофе и маленькую рюмочку коньяку. Пробовал ты когда-нибудь, Леша, двадцать граммов коньяка на полтора часа растягивать? Сам думал, не получится, и себе удивился не меньше твоего.

Потом обедали. Гулять не пошли. Мы с Колей в шахматы играли в комнате, Маринка все норовила мне подсказать "правильный" ход. Таня с Наташей шептались о своем на кухне. Высушенный и отглаженный заботливой Татьяниной рукой мой костюм висел на плечиках, зацепленных за дверцу шифоньера.

Я и не заметил, как вечер наступил.

- Может, у нас ночевать останетесь? - искренне предложила Татьяна, когда мы обувались в прихожей.

- Нет, Танечка, спасибо. Я пойду, мне завтра вставать рано, в библиотеку надо сходить. А Сервелант может и остаться. Ты как? - Последнее обращение относилось ко мне.

- Да, нет, спасибо Тань. Я Наташу провожу...

Вечерний выходной Ленинград кишел туристами. Белые ночи - время замечательное. Прямо по нашему курсу неподвижно завис апельсиновый диск Луны, а спину еще грели нежные лучи собирающегося на короткий сон дневного светила. Мы вышли на Невский. Адмиралтейская игла казалась необычно длинной и острой, на самом деле оправдывая свое название, старалась заштопать местами разорванное облаками небо. Удивительный вечер. Свернули на Дворцовую набережную. Перед зданием Эрмитажа прогуливались, то и дело натыкаясь друг на дружку, влюбленные парочки. Пара милиционеров в серой форме, видимо недавно сменившиеся с дежурства, сидели, болтая ногами, на гранитном невском парапете и, рискуя лишиться премии, пили из бутылок "жигуленка". Наглый нетрезвый гражданин стрельнул у них закурить и, шатаясь, побрел дальше.

Наташка держала меня под руку. Мой кремовый пиджак, висевший на ее плечах и доходящий почти до колен, выглядел, как дурацкое пальто из фильмов про беспризорников. Но никто на нас внимания не обращал. Нужны мы кому, когда вокруг такая красотища!

- Что-то я устала, Сервелант. Давай такси возьмем.

Вот так да! А я-то уж задумался о реанимации отношений. Что ж, будет тебе такси.

Водитель попался болтливый. Всю дорогу развлекал нас шоферскими байками из своей трудовой жизни. А может, и не из своей. Кто его разберет? Впрочем, не важно. Мы искренне смеялись над водительскими шутками и доехали как-то особенно быстро. Счетчик натикал девяносто копеек. Десятик с рублевки я не взял, получив на прощание добродушное "спасибо, братишка".

От дежурным тоном произнесенного "зайдешь?", отказался. Понимал, что предлагает из вежливости. Домой не хотелось. Да и интересно было, что там Татьяна выведала.

Я уже подходил к оставленному накануне дому, когда на плечо мне опустилась тяжелая ладонь и прогремел раскатом грома незнакомый бас:

- Что ж ты, Никита, от старых друзей-то моську воротишь? Невежливо как-то, в натуре.

Я резко обернулся. На меня откуда-то сверху смотрели колючие глазки, которых раньше я, это уж точно, никогда не видел.

- Вы обознались, товарищ, я не Никита, - проговорил я и уже собирался продолжить свой путь, но меня взяли за плечи и развернули.

- Ага, не Никита, ха! Не было бы шрама этого, что над бровью у тебя, я б, может, и поверил, что обознался. Ты, гадюка, не юли, а то хвост-то твой поганый можно и каблучком...

Глава десятая, вроде б повествующая об истории Сервелантова тела, но приоткрывающая завесу над Наташиной тайной

Передо мной стоял, Леша, натуральный человек-гора. Такого Кинг-конга я даже по телевизору не видел. На голову меня выше - это минимум. А я ведь тоже не маленький! Кулак, что твой глобус. Голова ж небольшая, ничем не выдающаяся, кроме глазок острых, пронзительных и ушей огромных, поросших редкими седеющими волосками.

- Ну что, теперь узнал? - голос огромного прозвучал угрожающе.

Я решил не спорить. Как же обращаться-то к нему, ведь даже имени не знаю.

- Тебя не узнать трудно, - отвечаю.

- Это точно, го-го-го, - заржал, словно конь на выпасе, громила. - Слона за три версты видно.