Марлена Штрерувиц - Соблазны

Хенрик остался обедать. Он помогал Хелене. На кухню пришли девочки. Накрыли на стол. Хенрик попытался научить их старинной английской народной песне. Она начиналась как-то наподобие "зуммаризи куммаризи" и пелась каноном. Но дальше первой строчки они не продвинулись. Катарина петь не умела. Бурчала басом. Барбара нарочно ошибалась. Все смеялись. И начинали сначала.

Кофе Хелена с Хенриком пили в гостиной. Девочки остались со взрослыми. Катарина забралась к Хелене на руки. Барбара залезла на спинку дивана и опиралась о Хеленины плечи. Хелена попыталась уговорить дочерей отправиться в свою комнату. Разве ничего не задано? Не почитать ли им? Или порисовать. Или поиграть в компьютер. Или прибраться. Или? В ответ девочки кричали: "Нет, спасибо, не хотим!" и хохотали. Хелена очень хотела их отослать. Но знала, каких это стоит трудов. И что потом уж совсем не поговорить. Тогда она встала и предложила пойти поесть мороженого. Они поехали к "Рукенбауэру". В начале Зиверингерштрассе. Дочки получили по трубочке. Себе Хелена не купила ничего. Ей придется доедать мороженое Катарины. Катарина никогда не может съесть его до конца. Хенрик шел рядом. Он взял себе шоколадного. Они прошлись вниз по Обкирхергассе. Разглядывали витрины. Лизали мороженое. Хелена получила нагревшуюся трубочку Катарины с остатком лимонного мороженого. Они остановились перед витриной обувного магазина. Хелена смотрела на отражение. Словно семья, подумала Хелена. Так и должно было бы быть. Она сама во всем виновата. Могла ли она поступать иначе? Или должна? Хелена сказала Хенрику: "Знаешь что, я отвезу тебя в Милан". Потому что Хенрик рассказал ей, что вечером ему нужно возвращаться. Зайцем. На билет у него нет денег. Но это не проблема. Наверняка в Милане осуществится один из его проектов. К тому же нужно играть. Хенрик засмеялся и откусил от мороженого.

Хелена говорила серьезно. Она отвела дочек домой. Зашла к бабушке. Сказала, что должна уехать. Пусть бабушка присмотрит за детьми. Все приготовлено. Делать ничего не нужно. Просто побыть. На всякий случай. Старушка тут же собралась к детям. Она ведь счастлива хоть чем-то помочь. Она ведь всех их любит. Хелена обняла ее. Почувствовала прикосновение мягкой, как шелк, морщинистой старой кожи. Старуха прижалась к ней. Хелена высвободилась. Она тоже не понимает, отчего все так случилось. Она объяснила бабушке, чем кормить детей. Поцеловала ее в щеку и побежала к себе. Еще раз повторила дочкам, где какая еда. Запихала в сумку ночную рубашку и туалетные принадлежности. "Так. Я готова. Можно ехать", — сказала она Хенрику.

Им пришлось еще забрать в пансионе сумку Хенрика. Хенрик спросил Хелену, в самом ли деле ей хочется ехать в такую даль. Хелена кивнула. Хенрик никак не мог поверить. Хелена чувствовала, что с большим удовольствием он попросил бы ее одолжить ему на билет. Хелена размышляла, ехать ли ей через Инсбрук и Больцано. Или же через Канальталь. Хенрик полагал, что расстояния одинаковые. Примерно. Хелена решила ехать по западному шоссе. А обратно — через Канальталь. Тогда она опишет большой эллипс по Центральной Европе.

Долго они ехали молча. Хенрик спал. Под Линцем заговорили снова. Хелена припомнила тем временем множество мелочей, требовавших объяснения. Где была тогда сумка? Ей пришлось купить Хенрику пуловеры и белье, поскольку он потерял ключ от камеры хранения. В которой якобы стояла сумка. Где он был, когда не вернулся ночевать. Где он был, когда уехал. Где он был, когда был в Вене. Почему за телефон пришлось заплатить семь тысяч. С кем он говорил? Что означал счет от портного за костюм, обнаруженный в мусорной корзине. Где Хенрик взял деньги на этот костюм. Умеет ли он вообще играть на фортепьяно. Хелена никогда его не слышала. Почему он не звонил. Почему заставил ее ждать. Почему объяснялся ей в любви. Неужели он думает, что такие заверения необходимы? Она бы и так стала с ним спать. Доволен ли он теперь собой. Она-то от тоски чуть с ума не сошла. Чувствовала, что непременно умрет. От тоски от этой. Хорошо ему улыбаться. Хенрик молча смотрел на дорогу. Сперва Хелена хотела спросить только о сумке. Все остальные вопросы вырвались сами собой. Хелена не могла остановиться. Сунула в рот жевательную резинку. Не понимала больше, зачем поехала. Ничего тут больше не поделаешь. Хенрик сказал, что все теперь в порядке. Он во всем виноват. Ему очень жаль. Но она должна понять его. Он художник. И он не привык. Никогда этого не делал. Докладывать кому-нибудь о себе. Он полагал, что объяснения в любви — это объяснения. И все. Хелена больше не понимала, отчего тосковала по этому мужчине. Наверное, Пупсик все-таки права. Просто нужен мужчина. Какой-нибудь.