Анатолий Андреев - Машина

— Вот так же и разработчики плечами пожимали. А я вам открою секрет — почти во всем виноваты мы, завод. Наша технология, наши детали. Все то, что у них в институте испытывалось и работало превосходно, у нас безбожно врет.

Все слушали его с некоторым недоумением — к чему он клонит? Фросин заметил удивление на лицах:

— Я веду разговор к тому, что только на заводе, только самим можно довести до ума все системы и машину в целом. Поэтому с сегодняшнего дня и до прихода следующей «тележки» — это примерно месяц — вы будете заниматься сборкой и проверкой всех устройств машины. Разрешаю вам переделывать все по-своему, но с одним условием: чтобы все изменения записывались аккуратнейшим образом. Теперь дальше. Всю машину мы с вами поделим на части. За каждой частью закрепим бригаду — два регулировщика и конструктор. Ясно? Конструкторы будут сидеть в цехе вместе с вами, не отходя ни на шаг. Все вопросы решайте сразу, на месте. И не забывайте, что главные здесь — вы. Вы машину делаете, с вас я спрашивать буду, если что не так. С вас, а не с конструкторов. Ясно? Вижу, что ничего не ясно... Во всяком случае, запомните: машину мы должны сдать ровно в срок. Должны и сдадим!

Регулировщики, все двадцать шесть человек, были молодыми специалистами. На заводе они не проработали и года. Все, что они знали о производстве до сих пор, никак не связывалось с полученным разрешением изменять схему машины, изменять самим, прямо на ходу...

Фросин оглядел их и улыбнулся:

— Срок нам — до конца апреля. И сделать надо так, чтобы все работало, как положено.

Шел февраль. До конца апреля оставалось неполных три месяца.

Фросин торопливо вошел в кабинет, уселся за стол. Отодвинул папку с пометкой «На подпись», придвинул телефон, набрал номер. Отозвался знакомый размеренный голос:

— Слушает Дюков!

— Володя? Фросин у телефона. Знаешь, мы добили-таки эту схему! Что? Нет, не там. Как мы и думали, все дело было в помехах. Электрический сигнал шел с искажениями. Да нет, там все было исправно...

С минуту Фросин слушал, нетерпеливо кивая головой, потом выкрикнул:

— Если ты будешь перебивать, я никогда не кончу! А я, что ли, перебиваю? Так вот, все дело было в экранировке. В экранировке, говорю! Нет, уже сделали! Сами, сами! Ты проконтролируй своих ребят, пусть сразу в документации отразят. Ну, у меня все. Всего хорошего!

Он положил трубку и некоторое время сидел, глядя перед собой. Он рисковал, предоставив молодым рабочим, пусть и с высшим образованием, такую самостоятельность. Риск оправдался. Это была первая крупная победа. Но Фросин почти не радовался, словно для этого у него не оставалось сил. Умом он, конечно, был рад, но принял все как должное. Собственно, так и должно было быть. Он в этом не сомневался, иначе не решился бы на такой эксперимент. «Экспериментом» называли его решение главный конструктор и главный инженер. Они привыкли, что все принципиальные изменения изделий производятся конструкторами. Активная роль цеха была для них чем-то из ряда вон выходящим. Они приняли предложение Фросина в штыки. Совещание проходило в кабинете главного. Обстановка складывалась неблагоприятная, На сторону Фросина опять встал Гусев.

Задумчиво и словно про себя Гусев заговорил о научно-технической революции. Его слова прозвучали странно на сугубо техническом совещании. Диковато прозвучали. Главный инженер не преминул уколоть его, заявив, что все это отвлеченное философствование. Гусев сделал терпеливое лицо, тогда главный добавил, что научно-техническая революция делается в лабораториях институтов, большими научными коллективами, а здесь, у нас — он широко повел рукой,— ее проводят в жизнь коллективы ИТР, в частности — конструкторы.

Нарочито скучным, чтобы не разжигать дискуссии, голосом Гусев парировал: он никого не собирается учить, но без творческого, включая и техническое творчество, отношения широких масс к своему делу невозможна никакая революция. В том числе и научно-техническая.

В кабинете главного инженера воцарилась тишина. В форточку долетал стук деревянных лопат по мерзлой земле — ночью пал обильный снег, и дворовой команде хватало дела.

Главный инженер сидел в кресле небрежно, развалясь, иронически поглядывая на Гусева. Руки его неподвижно лежали на подлокотниках кресла, но было видно, что он крепко сдавил их, словно проверяя на прочность.

Хотя разговор совсем свернул в сторону, за его внешне отвлеченными рамками ощутимо проглядывали в корне различные принципиальные позиции, не по отношению к научно-технической революции, а по своим, здешним, заводским делам.