Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том второй

— Сказать, что она обычная женщина, не скажу. Но если бы я вышел в светский мир, то нашел бы красотку получше, — заверил Янкл своих товарищей.

Тогда на квартиру к логойчанину начали заявляться ешиботники, которые прежде обходили его стороной. Парни надеялись встретить у него красивую раввиншу или услышать о ней что-нибудь любопытное. Этой ситуации способствовало и то, что приблизился конец семестра, когда заведенный в ешиве порядок разваливался. Свое влияние оказал и тяжелый траур по малоритчанину. Мысли и разговоры об этой женщине вырывали парней из скорби по умершему, как река весной разламывает сковывающий ее лед.

Но богобоязненные сыны Торы бурно возмущались руководством, допустившим такое положение. Глава ешивы реб Симха использовал то, что в конце семестра он не должен был вести урок. Он не выходил из дома и ждал, пока парни из Литвы и Польши [201] Имеется в виду не Польша как государство, а Белостоцкое (ныне Подлясское) воеводство, в состав которого входило местечко Нарев, эта территория с XIV в. была частью Великого княжества Литовского, но населена была преимущественно поляками. не разъедутся по домам на праздник. Только Зундл-конотопец не верил, что опасность исчезнет сама собой. Своими маленькими горящими глазками Зундл отыскал компаньона, Ошера-Лемла-краснинца, чтобы тот помог ему спасти ешиву. Ошер-Лемл-краснинец с нестриженой черной бородой, молчаливый, беззлобный и самый наивный человек в ешиве, показал, что умеет не быть наивным, добрым и молчаливым. Он пошел к квартирным хозяевам логойчанина и начал кричать потусторонним голосом:

— Учитель, обучающий ваших детей древнееврейскому языку, ходит с мужней женой! Ее муж, вернувшийся с покаянием реб Цемах Атлас, едва смог сбежать от нее, а логойский еретик привез эту распущенную женщину сюда, чтобы она наделала бед своему мужу и опозорила ешиву. Если вы не откажете от места этому учителю, ваши дети вырастут такими же распутными, как он. Вы помогаете погубить святую ешиву, и вам это не простится до конца времен!

Обыватели отказали учителю от места. Ошер-Лемл-краснинец и Зундл-конотопец пошли к главе ешивы домой и потребовали от него выслать логойчанина из Нарева с полицией.

— Вы в своем уме? — со страхом посмотрел на них реб Симха Файнерман, как будто им пришла в голову мысль, давно мучившая его. — Логойчанин из России, а вы требуете, чтобы мы передали его в руки иноверцев? Разве можно так поступать?

Но Ошер-Лемл-краснинец, всегда державшийся скромно даже с младшими, на этот раз ответил главе ешивы:

— Не только можно, но и нужно. Если логойчанин останется в Нареве, он испортит и других учеников, как испортил Хайкла-виленчанина.

— Во всем виноват реб Цемах Атлас! — прорычал Зундл-конотопец. — Если бы он не поселился в Нареве, его ломжинка не приехала бы сюда. Надо велеть и ему немедленно уехать из Нарева.

Голубые глаза реб Симхи Файнермана стали еще голубее от холодного гнева на приближенных, требовавших, чтобы он рассорился со всем светом. Однако он хотел хорошенько обдумать это дело, прежде чем ответить. В задумчивости он зашел в спальню к своей раввинше.

Раввинша, полноватая, с большим отечным лицом и в тяжелом парике поверх собственных русых волос, лежала на кровати в одежде и стонала. Из-за сырой погоды, обычной в канун Пейсаха, она сильно страдала от подагры. В сухую погоду она тоже ходила страдающая и обиженная из-за того, что новогрудковская ешива в Нареве получает меньше денег, чем мирская ешива. «Мирская ешива знает только принцип „дайте вы мне“», — говаривала раввинша. Сказануть она могла лучше десяти новогрудковцев. Все боялись ее острого языка, ученики ее мужа и раввины дрожали перед ней. Если какой-нибудь гость видел, что новогрудковская раввинша не угощает его, он знал, что приговор ему вынесен и что он пропащий человек. У главы наревской ешивы не найдется для него ни времени, ни душевных сил, ни внимания. Не только муж, но и чужие люди очень уважали ее мужской ум и самоотверженность во имя Торы. У нее всегда столовался десяток молодых людей, и она сама для всех готовила. Часто она с дочерями спала в одной постели, потому что дом был полон гостей. И все же раввинша никогда не жаловалась, что ее дом словно находится в общественной собственности, что вплоть до вечера пятницы у нее нет денег на субботу и что она не может позволить себе поехать со своими болячками на горячие воды, в то время как другие здоровые раввинши просиживают все лето на даче. Реб Симха относился к своей жене с большим почтением и разговаривал с ней как с равной, иногда — цитируя талмудических мудрецов, и всегда — намеками. И на этот раз он разговаривал коротко, наполовину на священном языке: