Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том второй

Чтобы над ней не стали насмехаться, как над незадачливой кухаркой Лейчей, когда варшавский жених бросил ее, Крейндл завела дружбу с местечковыми служанками и вместе с ними насмехалась над просиживателем скамеек Хайклом, бывшим квартирантом ее матери. Правда, она сказала, что сначала думала, что он, хоть и учится в ешиве, все-таки современный молодой человек. Но потом увидела, что он хнёк. Ведь если бы он не был хнёком, то ни за что не стал бы младшим служкой при раввине со смолокурни.

— Я из жалости позволяю его отцу жить у нас, — рассказывала Крейндл подругам.

Однако потихоньку она ссорилась матерью и шипела на нее:

— Старуха, ты думаешь, я не вижу, что ты влюблена в своего реб Шлойме-Моту? Ты ведь с него глаз не сводишь!

Фрейда смотрела на дочку как на сумасшедшую. Кто услышит — обхохочется! Хотя, конечно, если твой муж — хамло и истукан, который живет в деревне с иноверкой, то, по правде говоря, действительно приятно, когда в доме находится умный и ученый еврей с красивой белой бородой. Ведь на реб Шлойме-Моте покоится Шхина, ведь его высокий лоб сияет как солнце. Хайкл Фрейде тоже нравился. Хотя она и сожалела, что он съехал с ее квартиры, ей нравилось, что он живет и учится у великого ребе. Когда он приходил в гости к отцу, Фрейда всегда стояла на кухне, сложив свои длинные тощие руки на фартуке, и смотрела на него с таким почтением, как будто он сам уже стал большим ребе.

Реб Шлойме-Мота шепнул хозяйке, что, когда ее дочь уйдет, он должен будет отправить ее с важным поручением к сыну в лес. Фрейда поняла, что поручение связано с визитом оборванного еврея с растрепанной бородой, сильно взволновавшим реб Шлойме-Моту. Она нетерпеливо ждала, чтобы ее девица ушла к подругам. Однако Крейндл, будто о чем-то догадавшись и желая сделать все назло, все крутилась по своему алькову, что-то напевая. Чем уютнее напевала дочь, тем с большей тоской Фрейда смотрела на дорогу, которая вела к селу Черный Коваль, в котором ее муж Бенця-вероотступник жил с иноверкой и отдавал ей свои заработки. Вдруг она увидела, что кто-то подходит, и радостно всплеснула руками:

— Реб Шлойме-Мота, ваш сын идет!

Сын сидел напротив отца и слушал историю о торговце табаком. В то же самое время Крейндл в своем алькове громко запела:

— Деньги ведь круглые, круглые, деньги уходят…

Хайкл знал: она это поет, намекая на то, что он рассчитывает на невесту с большим приданым. Однако у Хайкла были теперь заботы и поважнее, и он сказал отцу не пугать его табачником.

— Зачем это Вове приходить на смолокурню и устраивать скандал? Да ведь в Вильне, в синагоге реб Шоелки, он плакался перед нами обоими, что сам во всем виноват. Мама и его жена Миндл тоже сказали, что он унижается, потому что вернулся с раскаянием к вере.

— Вернулся с раскаянием к вере! — сердито передразнил сына отец. — Только твои дикие мусарники и глупые женщины могут убедить себя, что человек за одну ночь способен стать другим. То, что он плакал тогда в Вильне и каялся, ничего не значит. Либо у него тогда выдалась такая минута, либо он уже тогда разыгрывал сцены, как в театре. Как бы то ни было, в глубине души он все еще считает, что прав. Прежде, чтобы поскандалить, он пьянствовал, теперь ему для этого достаточно быть попрошайкой.

Крейндл уже пела другую песенку:

— Нынче — мои, завтра — твои, а после — других четверых. Не стоит взлетать высоко, теряются деньги легко…

Хотя девица явно отпускала шпильки в его адрес, Хайкл все еще думал о табачнике, а не о ней.

— Не понимаю, как можно ходить по домам с протянутой рукой, чтобы скандалить.

Отец ответил ему тихо, чтобы Крейндл не услыхала:

— Эта певичка — еще та цаца! Однако, когда такой парнище, как ты, становится ремесленником и ему не надо ловить украдкой поцелуй, он ищет себе хорошую девушку, а не такую злючку… Говоришь, ты не понимаешь, как можно ходить по домам с протянутой рукой, чтобы скандалить? А реб Цемах Атлас тебя покорил не тем, что ты почувствовал, что сможешь бушевать, как он? Ты уже забыл, а табачник все еще помнит, что ты помог увезти его Герцку. Не случайно он расспрашивал меня о том, у кого ты учишься. Твой ребе — не такой человек, который захочет скандала. Ты должен ему все рассказать заранее, а когда увидишь, что пришел табачник, вы оба, ты и твой ребе, должны убежать через окно в лес.

Последние слова реб Шлойме-Мота произнес не без издевки. Хайкл рассказывал ему, что когда он видит, что в смолокурню заходят раввины и ешиботники, то говорит: «Гости идут!» И Махазе-Авром убегает через низкое окно в лес. Старый просвещенец и меламед считал, что тот, кто так избегает людей, не может быть наставником молодого парня, которому надо указать путь в жизни. Однако, для того чтобы избежать встречи с Вовой Барбитолером, это хороший выход.