Елена Георгиевская: Брошенный поселок

Спрашивается, зачем пытаться разговаривать с местными, если можно поставить забор, а если хочется изучить — достаточно посмотреть издали, краем глаза, и вот уже всё с ними ясно. Профессора — страшно наивные создания: ищут подробностей, всяких мелочей, чтобы обматывать их колючей проволокой теории. Сам Боулз, кажется, ни с кем, кроме своих мальчиков, особо не разговаривал в этом экзотическом аду.

На гербе Фарнкраутхофа папоротник, а в посёлке, расположенном чуть дальше, нет ни дорожных знаков, ни указателя. Если свернуть налево, будет другой посёлок, бывшие казармы, выкрашенные в ярко-зелёный цвет. Пустые здания для собак и людей без документов. Dir verfallen und verloren, schweigend sterben dich nur träumen [2] «…Порабощённый и потерянный, молча умираю и лишь мечтаю о тебе». — Из песни Тило Вольфа «Versiegelt Glanzumströmt». , это так, к слову пришлось, на самом деле всё это шутка, эксперимент.

«Я не хочу говорить ни на одном из ваших языков. Оставьте меня в покое».

Не станешь же ты отрицать, мой кармический брат — ибо у людей вроде меня не бывает так называемых «близких», лишь кармические братья и сёстры, — не станешь же ты отрицать, что есть существа, говорящие на языках человеческих и ангельских, а есть убожества, страдающие лингвистической инвалидностью?

Когда последние говорят о случившемся на самом деле: такого не было, не могло быть, — это не потому, что их жизненный опыт ограничен Садовым Кольцом: просто язык правдивого им недоступен, и они всюду видят враньё. Когда они наглеют до крайности, я мысленно желаю им, чтобы их дети утонули.

Не умеющие различать правду и ложь, позёрство и всамделишность, они интересуются только собой, не воспринимают советы мудрых, но видят себя в каждом книжном абзаце, рассказывающем о дураках.

Поэтому не узнавай себя здесь, чтобы я не подумала о тебе хуже, чем ты заслуживаешь. И пускай твои дни будут легки, словно полёт греха над мутной водой морали.

«Программа «Возрождение», разработанная «Rusformstoj Wosroschdenie GmbH», рассчитана не только на русских немцев из Германии, но и на их родственников, проживающих в дальних уголках Сибири, Казахстана и Киргизии. Она обеспечивает возможность приобретения нашими земляками недорогого жилья в Калининградской области, спроектированного и строящегося по традиционным немецким технологиям. Однокомнатная квартира (43 кв. м) стоит по льготному тарифу, обеспечиваемому программой, 19.900 евро…»

На самом деле квартиры такого метража стоили вдвое дороже. Переселенцам обещали выплатить «подъёмные» деньги по шестьдесят тысяч рублей на человека, но семье Фреймана перечислили только двадцать, на шестерых. Фрейман взял кредит наличными и думал, как рассчитаться, если из-за отсутствия постоянной прописки его ещё месяц не возьмут на работу. Не продлевали даже временную регистрацию, аргументируя отсутствием трудовой книжки.

Квартиру в Калининграде было снимать не на что, и Фрейман с дочерью уехал в область. С хозяйкой дома они расплачивались надомной работой. В августе в посёлок приехал журналист — делать материал для неполиткорректной газеты.

— Какова основная причина возвращения из благополучной страны? — поинтересовался он.

— Сюда едут идеалисты, они хотят на родину, — торопливо отвечал Фрейман. — Мы думали, что Россия уже другая, что мы тут нужны. В Штутгарте нам показывали документальный фильм о том, как хорошо в России, а сюда приезжаешь — автобусы уже в одиннадцать не ходят, светофоры после девяти вечера не горят, и это в центре, на Ленинском проспекте. Меня на работу вообще не берут. Причём молдаван, азербайджанцев, таджиков — берут, даже без прописки. Я электрик, вроде бы, не худшая профессия. Но всё, что я делаю по специальности, — прокладывание проводки вот в этом доме, который скоро рухнет! Я так хозяйке плачу за постой. Здесь же после того, как лесхоз отказался от посёлка, вся проводка сгорела. Была авария какая-то или что. Здесь дыры в земле, страшно выходить. Жена не выдержала — уехала с младшими детьми обратно в Германию. Квартиру в Баварии мы потеряли, теперь ей снова надо вселяться в общежитие.

Журналист был романтичным мальчиком с алхимической чепухой в голове. Он подумал, что немолодой мужчина — разумеется, не русский немец, а полуеврей — и его дочь напоминают не пролетариев из глубинки, а рабби Гиллеля и Мириам, только ни один гость не оставит им монету на подоконнике.

Девушка была очень смуглой, волосы у неё были не тёмно-каштановые, как у отца, а иссиня-чёрные.