Владимир Бартол - Против часовой стрелки

Уршула поставила сумку на стол и со вздохом села. В чем дело? Ведь она совсем не устала, а ноги не держат! Ей вдруг стало так тяжело, что глаза защемило от слез.

Чтобы немного прийти в себя и успокоиться, она принялась оглядывать комнату. В люльке, посасывая палец, спал пухлый мальчонка. Из-под чепчика торчал черный хохолок. Когда она видела внука последний раз, ему было всего три месяца.

«Как он вырос!» — подумала она.

Малка, так и не сев, по-прежнему не сводила с матери удивленного взгляда.

— Что-нибудь случилось?

Уршула неуверенно покачала головой. Ничего особенного. Но при этом испуганно взглянула на дочь, как будто та уличила ее во лжи. Она же не собиралась ничего утаивать, она и пришла для того, чтобы все рассказать! Да, все. Но нельзя же было начинать сразу, едва переступив порог. Да она и не могла бы ничего скрыть, даже если бы захотела. Выдали бы лицо и глаза, под которыми от слез и бессонных ночей темнели круги.

— Зидора арестовали, — проговорила она наконец тихо, почти шепотом.

Слова эти стоили ей таких усилий, что на мгновение она закрыла глаза и сжала губы. Потом снова остановила взгляд на хохолке ребенка.

Малка ждала продолжения, но Уршула молчала.

— Что он сделал? — спросила Малка.

Уршула посмотрела сначала на дочь, потом на свои руки, беспомощно лежавшие на коленях. Ответила она не сразу. Что ее сын сделал? Правильнее всего сказать — ничего. Во всяком случае, она считала, что он не совершил никакого преступления. Но она понимала, что дочь под влиянием своего окружения смотрит на все другими глазами. Случись это раньше, она бы не задумываясь открыла ей душу. Но в последнее время что-то смутное и едва уловимое встало между ними. Как ни противилась Уршула этому ощущению, она не могла от него избавиться. Поэтому сегодняшняя ее поездка в город и была такой мучительной. Что знает, что может знать Малка об их жизни? Она давно, совсем молоденькой, покинула родные места и замкнулась в своем мире. Дочь вообще слабо представляет себе, что такое жизнь, а она уже изведала ее до конца.

О, достаточно вспомнить годы после Первой мировой войны! Муж вернулся с фронта больным, и ей пришлось с ним нянчиться до самой его смерти. А тут еще на руках дом и маленькие дети. Каменистая, скупая земля иссушила ее, превратила в скелет. Если бы не Зидор, который в конце концов женился, ей бы век вековать одной. Золотой парень. Сколько она переживала за него! Мальчиком он повредил себе глаз, и у него выросло бельмо. Тревоги и заботы не оставляли ее и теперь, они были неотделимы от ее жизни. Много лет ее не занимало, что происходит за стенами дома. Она бы все равно ни в чем не разобралась. Новую войну она тоже встретила как очередное стихийное бедствие. Лишь бы фронт не проходил через их село, как это было в прошлую войну, когда их дом разрушили и им пришлось бежать.

Но несколько месяцев назад вспыхнули первые дома в соседних селах, от взрывов мин дрожали оконные стекла. И только тогда она очнулась от своих вечных хлопот и непеределанных дел и попыталась оглядеться вокруг и заглянуть в самое себя. Она вдруг испугалась того состояния приниженности, которое, казалось, родилось вместе с нею и не оставляло места и для тени сопротивления. Всю свою жизнь она отбивалась от несчастий, боялась их как огня, а тут их нагло вызывают и сыплют тебе на голову. И где-то в глубине души рождался новый для нее голос и набирал все большую силу. Этим она никогда не делилась ни с сыном, ни с невесткой. От ее внимания не ускользало и то, что они часто разговаривают между собой потихоньку от нее. Она была достаточно умна, чтобы понять, о чем они толкуют. Недоверие обижало ее, но она не показывала виду… Однажды ночью Зидор тихо вышел из дому, она не заснула до тех пор, пока снова не услышала его шаги. Ей даже не приходило в голову расспрашивать его об этих таинственных отлучках, корить за них. Новый для нее голос все больше креп в ее душе. Точно грех, отгоняла она теперь страх, который временами ее охватывал, утешая себя мыслью, что все обойдется.

Но не обошлось. Однажды вечером, точно волки, в дом ворвались чужие люди. Все перевернули и увели Зидора. Его провожал плач невестки Габриэлы и трех малышей. У нее тоже по щекам катились крупные слезы. Но она держалась. Горло перехватило, она не в силах была выдавить из себя ни звука. О, Зидор, Зидор! В ту минуту она не верила, что еще увидит его. Она была так подавлена, что уже не надеялась на его освобождение. В том, что случилось, она в душе винила сына и невестку. Думали бы лучше о себе и детях!